Коллектив авторов - Русская литература XIX века. 1880-1890: учебное пособие

Иногда в романе находят иерархию: на «низшей» ступени неправильная семья Вронского и Анны, затем семья хозяйственного мужика, чей дом символично находится «на половине дороги», на «высшей» же ступени – семья Левина и Кити. Порой в противопоставлении Долли и Анны видят альтернативу «долг или страсть» и намерение Толстого уравновесить долг и страсть в «правильной» Кити. Однако Толстой, скорее всего намеренно, не показывает, как зародилась любовь Левина и Кити, хотя весьма подробно описывает новое объяснение Кити с отвергнутым прежде Левиным, хлопоты о приданом и свадьбе. Хозяйственно-заготовительный мотив сопровождает даже сцену объяснения: обсуждается охота на медведя, Кити делает намёки Левину, «стараясь поймать вилкой непокорный, отскальзывающий гриб» (курсив наш. – Е.П). Позже несостоявшаяся пара (Варенька и Кознышев) тоже пытается объясниться в любви, охотясь на грибы; Кити самодовольно резюмирует: «Не берет». «Берут», как известно, не только грибы, «берут» в мужья, в жены; в мифопоэтической традиции известна эротическая символика грибов.

По одним только произведениям Толстого можно построить целую типологию объяснений в любви. Однако поэзии любви, как это ни парадоксально, в «Анне Карениной» нет, в отличие от «Войны и мира», где преобладает, по словам автора, мысль не семейная, а народная, может быть, автоматически возвышающая и любовную коллизию. Что делают герои «Войны и мира» в момент, от которого зависит счастье всей жизни? Князь Андрей распахивает окно, чтобы слиться с небом. Пьер чувствует, что его душат слезы. Наташа Ростова рыдает от счастья. Николай Ростов и княжна Марья возносят молитву. А Кити… закусывает соленым грибком. Правда, другая героиня, сама Анна, осознаёт начало особых отношений с Вронским под зловещее и по-своему торжественное завывание метели. Но альтернатива получается пугающая: либо гибельная вьюга, либо заготовка грибов и женихов впрок. Уже после свадьбы и рождения ребенка Кити несколько экзальтированно заклинает своего новорожденного быть таким, как его отец, но, в сущности, и в этом проявляется какая-то рассудочность. Брак с Левиным для Кити скорее брак по рассудку, и получается, что и Кити с её «правдивыми глазами», и Варенька с её «большой головой» представляют собой иллюстрацию мысли, высказанной в гостиной лживой Бетси: нужно сначала «ошибиться», а потом «поправиться». Не случайно в финале Левин, философствующий на фоне грозы (ключевого концепта в адюльтерной теме и теме Божьего гнева), уже не может поделиться своей тоской с домовитой Кити. Она в ироническом соответствии с семантикой своего имени («чистая» – греч.) озабочена лишь новым умывальником. Эту Катерину гроза, разумеется, не пугает.

Романы Анны и Левина лишены романтики, но исполнены первый – бесовства, а второй – скуки. И Толстой заранее эту скуку и однообразие планирует в знаменитом зачине, заявляя, что все счастливые семьи похожи друг на друга. Хрестоматийно известное описание кабинета Левина потому так и подробно, что это уютный, обжитой, важный для Левина домашний мирок. Неслучайно и скотный двор находится в имении Левина совсем рядом с домом. Толстой даже как бы одобряет хозяйственность своего героя, его упоённое созерцание породистой Павы, но этим подчеркивается и масштаб персонажа. В «Войне и мире» ничего подобного не сообщалось ни о Пьере, ни о князе Андрее; подробно описана таинственная для Пьера и читателя масонская ложа или обед у Сперанского, но не интерьер кабинета, меню Безухова или режим дня Болконского. Толстой сообщает о Левине, что «темнота покрывала для него всё», что «единственною руководительною нитью в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него». Способ спасения от «темноты» для Левина – устройство дома для себя, для Кити, для Павы и быка Беркута, налаживание хозяйства с мужиками. Мы бы всему этому сочувствовали, если бы не знали, что у Толстого есть и другие герои, для которых такой сп особ спасения был именно «темнотой», – князь Андрей и Пьер.

Современная Толстому и более поздняя критика романа часто исходила из того, что Левин, фамилия которого образована от имени автора, – автобиографический и автопсихологический герой, чья семья назидательно противопоставлена несчастной Анне. Раздосадованный переслащённым, как ему казалось, благополучием четы Левиных, Достоевский продолжает мысли Левина таким образом: «Кити весела и с аппетитом сегодня кушала… Какое мне дело, что там в другом полушарии происходит…»

М.Е. Салтыков-Щедрин собирался писать пародию на роман Толстого под названием «Благонамеренная повесть» (первоначальное название «Влюбленный бык»). В народнической критике (П.Н. Ткачёв) иронически предполагалось, что роман закончится «изображением сельскохозяйственных вожделений Левина к Паве, борющихся в его душе с супружеской любовью» или «погибелью Анны Карениной от ревности к лошади Вронского» («Дело», 1875, № 5). Известна эпиграмма Н.А. Некрасова: «Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом, / Что женщине не следует “гулять” / Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом, / Когда она жена и мать».

Критика эта имела бы смысл, если бы Толстой назидательно противопоставил чету Левиных всем остальным семьям и любовникам в романе. Однако он не сделал этого. Левин в полном соответствии со своим именем (Константин – «постоянный») в конце романа чувствует, что он «так же» будет сердиться, «так же» спорить, «так же» не понимать других, «так же» «не понимать разумом», зачем он молится… Тоска Левина сродни тоске Ольги в романе И.А. Гончарова «Обломов», казалось бы, такой счастливой в браке со Штольцем, но начинающей с ужасом чувствовать какое-то прекращение духовного движения.

«Анна Каренина», как и романы Тургенева, написана о «трагическом значении любви». Поэтому знаменитый эпиграф «Мне отмщение, и Аз воздам», имеющий два источника (слова апостола Павла в Евангелии: Рим.; 12: 19 – и слова Моисея в главе 32 Второзакония о том, что Иегова скажет людям: «У Меня отмщение и воздаяние»), не может быть отнесён только к Анне, слишком поздно осознавшей, что страсть нельзя ставить превыше всего. Близок к самоубийству и Левин, тоже чуть было не погубивший свою жизнь, хотя не разрушал, а создавал семью и надеялся быть счастливым среди своих сушилок, косилок и умывальников. В ветхозаветном контексте отмщение настигнет тех, кто «приносили жертвы бесам, а не Богу», т. е. служили своим страстям (Анна) или суете (Левин). В Новом Завете Павел учит: «Никому не воздавайте злом за зло… но дайте место гневу Божию».

Однако Толстой показывает, что гнев Божий, наказав Анну, не настигает полурастительные существа вроде Стивы, Бетси, Тушкевича, Кити – с их любовниками и любовницами, балами, театрами или соленьями и вареньями. «Лживые» или «правдивые», эти существа не могут понять, что великая любовь может быть лишь трагической. В тургеневском романе «Отцы и дети» Базаров и Павел Петрович трагически одиноки рядом со старичками Базаровыми, Николаем Петровичем, Аркадием и Фенечкой с её «кружовником»… «Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца», – говорит и Раскольников у Достоевского. Даже в «Мастере и Маргарите» М.А. Булгакова наказан Пилат, но не Кайфа.