Мария Лоскутникова - Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие

Высказывания Лукина проникнуты просветительскими идеями. В драматургии важна реалистическая социальная картина, когда в круг персонажей неизбежно в условиях крепостного права войдут помещики, которые «о крестьянах иначе и не мыслят, как о животных, для их сладострастия созданных», и «с их раззолоченных карет, с шестью лошадьми без нужды запряженных, течет кровь невинных земледельцев»; «есть довольно и таких», – добавлял Лукин (114).

Именно характеры, указывал Лукин в «Предисловии» к комедии, являются центром произведения, ибо нет в его пьесе «ни любовного сплетения, ниже завязки и развязки» (149). Иными словами, не интрига, которая была структурообразующим принципом организации произведения в западноевропейской драматургии, а образ человека и его поступки важны для Лукина и, по его убеждению, для русского театра. Это последнее положение следует рассматривать как концептуально значимое в программе русского драматурга и литературного и театрального [61]критика.

Петр Алексеевич Плавильщиков (1760–1812) был драматургом (автором трагедий и комедий) и актером. Издавал журнал «Утра» (1782), а с февраля по декабрь 1792 г. совместно с И.А. Крыловым и А.И. Клушиным – ежемесячный сатирический журнал «Зритель». В нем Плавильщиков опубликовал ряд «критик» (статей), посвященных театру и драматургии, в которых иронически рассмотрел некоторые требования классицистических норм.

Статья «Театр» (1792) содержит как постулаты классицизма, так и их критическое осмысление. К постулатам следует отнести общую авторскую установку: «зрелище есть общественная забава, исправляющая нравы человеческие» (217). При этом основополагающими принципами понимания проблем явились ценности просвещения и человеческих чувств. Подчеркнуто, что «забава, исправляющая нравы, есть славное изобретение одного просвещения» и «ничто столь не возбуждает чувствительности нашей, как та живая картина, где добродетель, сияющими красками изображенная, пленяет чувства, а порок, выставленный во всей гнусности, поражает всех и производит к себе отвращение» (216–217).

Плавильщиков настаивал на создании самобытного национального театра: «мы не можем подражать слепо ни французам, ни англичанам; мы имеем свои нравы, свое свойство, и, следовательно, должен быть свой вкус». Плавильщиков негодовал по поводу того, что на сцене идет немало комедий, «переделанных на наши нравы по надписи», что «вещи <���…> являются на позорище во французском уборе, и мы собственных лиц мало видим» (219). Автор «критики» иронизировал: «слуга, например, барину говорит остроты и колкости», «служанка на театре делает то же», тогда как этого «ни один крепостной человек не осмелится сказать» (219).

Как драматург и как теоретик театра, Плавильщиков отвергал методологию «правилодателей», насаждающих нормы, тормозящие развитие театра, и приветствовал произведения, «перешагнувшие правила» классицизма (223). Так, раздражение автора статьи связано с классицистическим требованием триединства (места, времени и действия) в драматургии. Плавильщиков задавался вопросами, почему нельзя «целое действие перенести из комнаты на двор или в сад» и «для чего <���…> втискивать обширное содержание в одни сутки». «Невозможно человеку, – указывал он, – провести сутки в одном рыдании и плаче»; «равномерно нельзя также целые 24 часа хохотать во все горло или хотя тихо смеяться» (225).

Кроме того, автор «критики» подчеркивал, что обыденная жизнь не укладывается в заданные нормы, например, классицистической трагедии, непременно требующей «жестоких <���…> злодеяний» и «ужасных преступлений». Возражения у Плавильщикова вызывали и немотивированные, с его точки зрения, композиционные установки: «Не знаю, какая была тому причина, что как бы непреложным законом определено зрелищу быть от одного до пяти действий и <���…> сие неопровергаемо». Наконец, Плавильщиков недоумевал по поводу непременного создания драматургических произведений стихом, ведь «никто и никогда <���в реальной жизни> не разговаривает на стихах» (223).

Новаторство Плавильщикова в области театра прямо соотносится с просветительскими идеями и просветительской драматургической практикой. И как теоретик театра, и как трагедиограф и комедиограф, Плавильщиков с большой симпатией отзывался о новом жанре – жанре драмы, указывая на его синтетическую природу, отвечающую характеру самой действительности: «Плач, со смехом соединенный, называют драмою». Эти произведения – «почетные дети театра» (225), потому что в них, как в жизни, печальное и грустное соседствуют с радостным и веселым.

Плавильщиков точно и по существу раскрывал жанровое содержание драмы: по «природе» (т. е. в соответствии с основными критериями – по характеру конфликта и по типу героя) драма «ближе трагедии», а по эмоциональному воздействию (которое достигается за счет обращения к обыденным, но облагороженным обстоятельствам и за счет изображения социального статуса героев как рядовых, но не примитивных людей) драма близка комедии, поскольку производит «улыбку благороднее и приятнее комического смеха». Кроме того, Плавильщиков уточнял, что драму как жанр (т. е. драму в узком смысле слова) следует отличать от драмы как литературного рода, поскольку «в общем смысле драмою называется всякое театральное сочинение» (225).

Однако в силу исторических обстоятельств Плавильщиков не был готов к тому, чтобы объявить жанр драмы абсолютно самостоятельным. Он классифицировал его как один из типов «плачевного зрелища», включив в типологию два явления. Первый тип – это трагедия «героическая», «где действуют главные лица монархов», а также выводятся на сцену «великие и славные герои и полководцы» (225, 230). Второй тип – «мещанская или гражданская трагедия», «где нет царей», и «лица» в драме должны быть «ниже <���лиц> трагедии героической». Этот второй тип Плавильщиков считал жанром драмы: «Можно осмелиться мещанскую трагедию смешать с драмою» [62].

По существу это верный художественно-эстетический и историко-научный подход к пониманию жанров трагедии и драмы. Во-первых, жанры различны по типам жанрового содержания. Действительно, жанровое содержание трагедии основано на изображении тех фактов истории, которые связаны с великими эпохами борьбы за национально-государственные и/или социально-прогрессивные ценности; отсюда, как правило, и героический пафос произведений этого жанра. Жанровое содержание драмы осваивает совсем другой материал – ежедневную будничную жизнь широких слоев населения, простых тружеников. Вследствие этого, во-вторых, жанры различны по типам героя. Герой трагедии – яркая личность, которая могла быть сформирована системным образованием и воспитанием, что было доступно только представителям высшего общества. Герой же драмы – разночинец, человек «третьего сословия», со своими частными переживаниями и жизненными перипетиями.