Альбина Саяпова - Диалог творческого сознания А. А. Фета с Востоком (Фет и Хафиз)

Я был пустынною страной:

Огонь мистический спалил

Моей души погибший дол.

Песок пустыни огневой,

Я там взвивался и пылил

И, ветром уносимый,

Я в небеса ушел.

Хвала Творцу: во мне он

Унял убийственный огонь,

Он дождик мне послал сырой, –

И, кротко охлажденный,

Я прежний отыскал покой:

Бог дал мне быть веселой,

Цветущею землей.

Если в стихотворении « О, если бы озером был я ночным... » реализованные парные тропы (я – озеро, ты – луна и т.д.) сохраняют ореол суфийского символизма, поскольку оно в первом своем осмыслении носит характер любовной лирики (а суфийская поэзия, мы знаем, и опиралась на метафору любовной лирики), правда, неотчетливое иносказание, объясняющееся обращением к суфийской образной системе, и делает стихотворение бесконечным на уровне осмысления, то процитированное нами стихотворение на уровне системы тропов свободно от суфийского иносказания: из них уходит символизация суфийского толка, но остается художественная «память символического прошлого», обогащающая систему тропов. Так формируется характер реализованных тропов, десимволизированных образов.

Семантика реализованного тропа, выраженного именной метафорой «Я был пустынною страной», раскрывается через глагольную его транскрипцию следующей именной метафорой – «Огонь мистический спалил / Моей души погибший дол ».

Реализованный троп «Песок пустыни огневой», который воспринимается как синонимичный первому («был пустынною страной»), тоже выражен именной метафорой, правда, семантика образа расширена: выражается не только состояние лирического «я», образ предполагает воздействие суфийского мистицизма на эмоциональное состояние. Именная метафора «песок пустыни огневой» становится хронотопом образного определения состояния, «поступка» лирического субъекта, выраженных через глагольные метафоры: «Я там взвивался и пылил / И, ветром уносимый, / Я в небеса ушел ».

По той же логике выстраивается система тропов во второй части стихотворения, смысловое содержание которого – пантеизм. В стихотворении – два парных образа: «Я был пустынною страной...» и «...быть веселой, / Цветущею землей». Олицетворение, символическая емкость как художественная форма восточной поэзии переданы Фетом совершенно в духе Хафиза, для значительной части поэзии которого и характерен пантеизм, свободный от мистического подтекста.

Новое осмысление тропов обнаруживается во всем творчестве Фета. Стихотворение « Благовонная ночь, благодатная ночь ...» (28 апреля 1887), как и многие другие, содержит картину мира, выписанную художником, воспринимающим мир как со-переживание в неразделенности субъекта-объекта. На языке тропов эта неразделенность природы-человека выражена через эпитеты «благовонный», «благодатный». Первый выражает осязательное восприятие ночи, второй – эмоционально-душевное состояние лирического героя. Со-переживание неразделенности природы-человека определяет предикативную функцию ночи – «раздраженье недужной души» как необходимое условие для диалога «Я – Ты». Так возникает многоплановый импрессионистически выразительный образ ночи:

Благовонная ночь, благодатная ночь,

Раздраженье недужной души!

Все бы слушал тебя – и молчать мне невмочь

В говорящей так ясно тиши.

Импрессионистически выразительная картина ночи, выраженная в потоке мгновений в созвучии с эмоциональными ощущениями-переживаниями лирического «я», воспринимается картиной мироздания в вечном его движении и родственности человеческой душе, что определяет обилие глаголов (в первых трех строфах по четыре глагола, в последней – пять), а также то, что семантика глаголов выражает «родственность» мироздания и лирического героя: «Эти звезды кругом точно все собрались, / Не мигая, смотреть в этот сад. / А уж месяц, что всплыл над зубцами аллей / И в лицо прямо смотрит , – он жгуч...»; «Так ласкательно шепчут струи...»

В последних двух строфах медитирующая интонация выражена образами-сравнениями:

И меняется звуков отдельный удар;

Так ласкательно шепчут струи,

Словно робкие струны воркуют гитар,

Напевая призывы любви.

Словно все и горит и звенит заодно,

Чтоб мечте невозможной помочь;

Словно, дрогнув слегка, распахнется окно

Поглядеть в серебристую ночь.

Сравнения «словно робкие струны», «словно все и горит и звенит», «словно, дрогнув слегка» обозначают не случайные подобия описательного характера, используемые для украшения текста как изобразительные средства, в них выражение глубинной связи между «недужной душой» лирического героя и состоянием природы. Поэтому их можно назвать сравнениями-метафорами (термин В.А. Масловой). (Подобные сравнения-метафоры характерны не только для лирики Фета, но и Тютчева, символистов и, вообще, художников нового времени.) Как утверждает В.А. Маслова, сравнения-метафоры трудно отличить от сравнений-образов, особенно от образов импрессионистического типа. «Сравнения-метафоры – это своего рода вызов языковому сознанию: в них устанавливаются нетривиальные отношения между двумя понятиями. Такое сравнение как бы расшатывает логику, рациональное» [14: 151].

Ряд сравнений-метафор (в четвертой, пятой строфах с повторяющимся «словно») начинается со второй строфы, с образа «точно все собрались», который и определяет семантику глубинного содержания поэтической структуры, когда звезды становятся «свидетелями» чувств лирического героя:

Широко раскидалась лазурная высь,

И огни золотые горят;

Эти звезды кругом точно все собрались,

Не мигая, смотреть в этот сад.

Структура образа «Эти звезды кругом точно все собрались, / Не мигая, смотреть в этот сад» зеркально однотипна образу «Словно, дрогнув слегка, распахнется окно / Поглядеть в серебристую ночь». Сравнения-метафоры, основанные на зрительном сходстве, усиливаются звуковым сходством («плещется ключ», «шепчут струи», / «Словно робкие струны воркуют гитар...»), за которым тоже глубинная связь души лирического героя с «благовонной», «благодатной» ночью. Причем звуки природы перекликаются с «рукотворными» звуками человека: «Словно робкие струны воркуют гитар...»

Образы-сравнения Фета с точки зрения традиционной поэтики расшатывают логику, оторваны от реалий, но соответствуют им, если учитывать своеобразие типа творческого мироощущения поэта, когда художник и природа вступают в отношения со-переживания в неразделенности субъекта-объекта: предикативность мира природы, выраженная через определения «благодатная», «благовонная», «раздражает», т.е. возбуждает душу, пробуждает чувства. «Благовонная, благодатная ночь» становится толчком потока ощущений, который как выражение состояния души определяется через действие (предикативность) души – «все бы слушал тебя».