Татьяна Яшина - Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Б.М.Эйхенбаум отметил вероятную перекличку между "Еврейской мелодией" ("Я видал иногда, как ночная звезда…", 1830) Лермонтова и более ранней "ирландской мелодией" Мура "Как иногда блистает луч на поверхности вод…" ("As a Beam o’er the Face of the Waters may glow…"), заключающуюся в повторении характерного образа "луча от звезды, блещущего в воде, когда все остальное пространство покрыто мраком 25. В.Э.Вацуро отрицает параллель между двумя произведениями, поскольку лермонтовский текст, по его мнению, более близок «еврейской мелодии» Байрона ”Солнце неспящих” 26. В этой ситуации вряд ли можно полностью отвергнуть или принять одну из точек зрения, однако следует признать, что образ звездного луча оказывается устойчивым в лермонтовском творчестве, вновь повторяется в третьей редакции поэмы ”Демон” (1831): «Взгляните на волну, когда // В ней отражается звезда; // Как рассыпаются чудесно // Вокруг сребристые струи! // Но что же? блеск тот – блеск небесный, // Не завладеют им они. // Их луч звезды той не согреет, // Он гаснет – и волна темнеет!» (т.2, с. 473–474).

В 1830 г. Лермонтовым было написано стихотворение "Арфа", перерабатывающее на основе сохранения ключевого образа и привнесения ряда значимых образных элементов тему бессмертия в искусстве, художественно раскрытую в датируемом 1808 г. "The Legacy" ("Завещании") Томаса Мура из цикла "Irish Melodies". Исходя из названия стихотворения ирландского барда, можно говорить, что оно носило программный характер, причем наращивание значения неизбежно происходило "за счет множества контекстуальных значимостей самых различных языковых единиц" 27. За первой строфой, исповедально раскрывающей тему небытия и одновременно намечающей тематическую линию неповторимости индивидуально-творческого начала, следует вторая строфа, в которой искусство оказывается сильнее забвения и смерти: «When the light of my song is o’er. // Then take my harp to your ancient hall;// Hang it up at that friendly door, // Where weary travellers love to call. // Then if some bard, who roams forsaken, // Revive its soft note in passing along, // Oh! Let one thought of its master waken // Your warmest smile for the child of song» 28. Появление арфы в старом доме Мур объяснил в примечании к стихотворению, ссылаясь на ирландского историка О.Халлорана, отмечавшего, что в былые годы в каждом доме обязательно были одна или две арфы, на которых могли играть путники, получившие ночлег.

Арфа становиться основным смысло-наполняющим образом и в лермонтовском стихотворении, где она вместе с тем предстает в качестве символа поэтического одиночества. Подобное символическое значение музыкального инструмента – творческая находка Лермонтова, не обусловленная ни более ранними произведениями Томаса Мура и В.А.Жуковского, ни оссианической традицией, с которой этимологически связан образ арфы. У Мура, строившего свое произведение в соответствии с традицией ирландских фольклорных причитаний на нарастании торжественности поэтической мелодики 29, арфа служит символом неизменной и неизбежной возобновляемости творческого начала в тленном мире. Изображение Лермонтова оказывается более предметным, причем образ арфы необходим для усложнения представленной картины путем учета ассоциативных рядов: «Когда зеленый дерн мой скроет прах, // Когда, простясь с недолгим бытием, // Я буду только звук в твоих устах, // Лишь тень в воображении твоем; // Когда друзья младые на пирах // Меня не станут поминать вином, – // Тогда возьми простую арфу ты, // Она была мой друг и друг мечты» (т.1, с.190). Далее Лермонтов проводит мысль о неизбежности (пусть даже и после смерти) слияния человека с естественным миром природы, общения с которым часто недостает при жизни. Привнося мотив памяти, вечного и тленного, поэт делает попытку представить арфу проводником неких покровительствующих человеку природных сил: «Повесь ее в дому против окна, // Чтоб ветер осени играл над ней // И чтоб ему ответила она // Хоть отголоском песен прошлых дней» (т.1, с.190). У Лермонтова, как и у ирландского предшественника, стремление лирического героя подчинить свои ощущения и эмоции природному началу приводит к замиранию темпорального движения: «Но не проснется звонкая струна // Под белоснежною рукой твоей, // Затем что тот, кто пел твою любовь, // Уж будет спать, чтоб не проснуться вновь» (т.1, с.190).

Ко времени создания Лермонтовым стихотворения "Песнь барда" (1830) в русских переводах, выполненных И.И.Козловым в 1823 г. и Д.П.Ознобишиным (под названием "Юноша-певец") в 1828 г., была широко известна "ирландская мелодия" Мура "Молодой певец" ("The Minstrel-Воу"). В.Э.Вацуро, несмотря на общую отдаленность двух произведений (у Лермонтова представлен характерный колорит Древней Руси, создан образ "седого певца", вернувшегося на родину после многолетней жизни на чужбине), высказал и аргументировал предположение о внутренней близости двух текстов, основанной на представлении о певце как защитнике попираемой недругами свободы родной земли 30, причем в обоих произведениях отстоять свободу не удается, а потому, ужаснувшись цепям рабства, певец разбивает свой музыкальный инструмент (у Мура – арфу, у Лермонтова – гусли).

Кропотливая работа В.Э.Вацуро по установлению параллелей между отдельными "ирландскими мелодиями" Томаса Мура и лирическими стихотворениями Лермонтова привела к еще “одному интересному открытию – “Романс” (“Ты идешь на поле битвы…”), написанный Лермонтовым в 1832 г., является переосмыслением сюжетной мотивировки разлуки из мелодии Мура “Go where Glory waits thee…” (“Иди туда, где ждет тебя слава…”), открывающей первую тетрадь “Irish Melodies” 31. Также установлено, что многие мотивы из Мура «переплавились» в лермонтовском стихотворении «Прости! – мы не встретимся боле…» (1832) 32.

Особую экспрессивность художественному описанию в романтической драме Лермонтова "Странный человек" (1831) – сложном произведении о поэте, погубленном великосветским окружением, о семейной вражде и любовной измене – придает близкий творчеству Мура лирический фрагмент "Когда одни воспоминанья…", включенный в предпоследнюю ХII сцену. "Странный" Арбенин, по признанию 3-го гостя, звучащему в финале драмы, "мог бы сделаться одним из лучших наших писателей" (т.3, с. 353), однако утратил рассудок, не сумев противостоять той великосветской "фамусовской" Москве, о которой ярко написал в комедии "Горе от ума" А.С.Грибоедов. Лирический фрагмент "Когда одни воспоминанья…" также имеет источник в первой тетради “Irish Melodies” Мура, сближаясь своей тематикой со стихотворением "Когда тот, кто обожает тебя…" ("When he who adores thee…"). Наблюдая перекличку схожих смысловых ходов, нельзя не заметить осуществленной Лермонтовым кардинальной переработки оригинала, проявившейся в смысловом перефразировании, – на смену характерной элегичности, раздумьям о судьбе Ирландии, ради счастья которой герой готов отдать жизнь, пришли напряженные размышления о незаурядной личности, несущей в себе бунтарское и трагическое начала. Лирический герой Лермонтова одержим страстью, и потому становиться объектом злословия порицающей его "бесчувственной толпы", – симпатии поэта на стороне одинокого, отвергнутого "толпой" героя, страсть которого получает безоговорочное оправдание.