Татьяна Яшина - Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Д.Герхард, глубоко исследовавший стихотворения Жуковского "Мечта", "Пери" и "Песнь бедуинки", установил, что они связаны между собой и восходят к одному источнику – вышедшему в Берлине в 1823 г. альбому "Die lebende Bilder und pantomimischen Darstellungen re idem Festpiel: Lalla Rukk <���…> nach der Natur gezeichnet von W.Henzel" ("Живые картины и пантомимические сцены на празднике "Лалла Рук" <���…>, рисованные с натуры В.Гензелем"), который включал иллюстративные стихотворения С. – Г.Шпикера к "живым картинам" берлинского праздника, положенные на музыку Г.Спонтини и исполнявшиеся певцами за сценой во время представления с целью разъяснения зрителям всего происходящего на сцене 80. Время создания стихотворений Жуковского установить ныне вряд ли возможно, однако необходимо иметь в виду, что после берлинского праздника 1821 г., надолго запомнившегося членам императорской семьи, «живые картины» стали популярны в России. В «Записках» К.К.Мердера, в частности, сохранилась датированная 10 марта 1829 г. запись, содержащая перечисление «живых картин», устроенных в детских комнатах императорского дворца: «пери, изгнанный из рая гений, просит у ангела, хранящего двери, позволения войти; ангел отказывает, говоря, что пери должна представить приятный дар небу», «пери приносит в дар небу каплю крови, пролитой в защиту отечества, но врата рая не отворяются», «Махмуд, султан турецкий», «умирающий воин», «пери представляет небу в дар слезу раскаяния грешника – и двери рая растворяются» 81. Как видим, «живые картины» ставились в императорском дворце по мотивам второй вставной поэмы «Лалла Рук» «Рай и пери». Роль пери исполняла великая княжна Мария Николаевна, роль ангела – великая княжна Ольга Николаевна, роль турецкого султана – наследник престола Александр Николаевич. Возможно, для озвучивания именно этой дворцовой постановки и были созданы стихотворения Жуковского, которые сам автор не предназначал для публикации. Также вполне вероятным представляется предположение, что дворцовая инсценировка, о которой писал К.К.Мердер, была не единственной, а вполне соответствовавшей обычаям и традициям императорской фамилии, особенно устойчивым во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг.

Стихотворение Жуковского "Мечта" является переводом начала (переведено восемь стихов из шестнадцати) "песни" С.—Г.Шпикера "Ver Verschleierte Prophet von Khorassan. Erstes Bild", призванной кратко передать содержание первой вставной поэмы "Лалла Рук" "Покровенный пророк Хорасана": "Mächtig sind des Wahnes Bande // Alles ist ihm untertahn, // Er gebeut von Land zu Lande, // Sein sind alle, die ihm nah’n // Durch des Schleiers dicht gewebe // Dringt kein sterblich Augenlicht. // Harre, bi ser sich erhebe, // Sterblicher, und forsche nicht!" (S.—H.Spiker) 82– «Всем владеет обаянье! // Все покорствует ему! // Очарованным покровом // Облачает мир оно; // Сей покров непроницаем // Для затменных наших глаз; // Сам спадет он. С упованьем, // Смертный, жди, не испытуй» (В.А.Жуковский) 83. Как видим, Жуковский почти дословно следует за оригиналом С.—Г.Шпикера, намекая на таинственную суть образа Муканны (у Мура – Моканны), «покровенного пророка Хорасана» из поэмы Мура, прятавшего под серебристым покрывалом уродливость своего внешнего облика.

Стихотворение "Пери" является переводом трех пояснительных "песен" С.—Г.Шпикера, озаглавленных "Die Peri und das Paradies. Erstes Bild", "Die Peri und das Paradies. Zweites Bild", "Die Peri und das Paradies. Drittes Bild" и

представляющих собой краткий пересказ основного содержания второй вставной поэмы "Рай и пери" из "Лалла Рук" Томаса Мура. Сопоставление текстов С.—Г.Шпикера и Жуковского, осуществленное Д.Герхардом, наглядно показало, что, хотя русское стихотворение и печатается без деления на три картины, однако почти буквально передает содержание немецкого оригинала 84.

Одну из последних "живых картин", устроенных в 1821 г. при прусском дворе, сопровождал "Романс Нурмагалы" ("Romanze der Nurmahal") С. – Г.Шпикера, кратко передававший содержание песни, которую героиня, представавшая девушкой-аравитянкой, пела Селиму в "Свете гарема" – четвертой вставной поэме "Лалла Рук" Мура. В основном раскрывая замысел ирландского барда, "песня" С.—Г.Шпикера вместе с тем существенно отличалась по объему от песни Нурмагалы в английском первоисточнике, – у Мура она включала в себя одиннадцать четверостиший, а у Шпикера – только три. Такое ограничение объема было обусловлено интересами организаторов театрализованного действа, – сопровождавшие его "песни" должны были иметь небольшой и примерно одинаковый объем.

Именно "Романс Нурмагалы" С.—Г.Шпикера является источником стихотворения Жуковского "Песнь бедуинки": "In die Wüste flieh mit mir! // Glänzt Dir gleich kein goldner Thron, // Findest Du, o König, schon // Dort ein Herz, das true Dich liebt, // Gern sich Dir zu eigen giebt!" (S.—H.Spiker) 85– «В степь за мной последуй, царь! // Трона там ты не найдешь, // Но найдешь мою любовь // Ив младой моей груди // Сердце, полное тобой!» (В.А.Жуковский) 86. Как видим, ив этом случае Жуковский буквально следует за немецким поэтом, не внося существенных изменений, кроме некоторого ослабления восточных мотивов, проявляющегося в трансформации синтаксических конструкций, использовании нейтральных лексем вместо слов, имеющих ориентальную окраску.

Как видим, "Лалла Рук" остается единственным произведением Томаса Мура, к которому с завидной регулярностью обращался Жуковский переводчик. Внимание к "Лалле Рук" со стороны Жуковского было обусловлено яркими событиями берлинского праздника, на протяжении многих лет сохранявшимися в памяти поэта. Жуковский был первым, кто сделал творчество Мура широко известным в России, создав талантливую переводную поэму "Пери и ангел", а также стихотворения, испытавшие несомненное влияние мотивов и образов "Лалла Рук". Томас Мур знал о творчестве Жуковского несколько больше, чем о литературной деятельности большинства других русских писателей-современников, слышал от А.И.Тургенева и Н.И.Греча фрагменты из переводной поэмы "Пери и ангел" на русском языке, вслед за Байроном высоко отзывался о стихотворении "Певец во стане русских воинов", соответствовавшем настроениям эпохи.

И.И.Козлов, принадлежавший к числу наиболее значительных представителей поэзии русского романтизма, мастерски пользовался выразительной силой поэтической интонации, создавал особое настроение посредством нескольких стихов или даже одной строки-рефрена, которая «иногда так царапнет за сердце, что не усидишь на месте» 1. По справедливому наблюдению Н.В.Гоголя, Козлов был «гармоническим поэтом», творчеству которого оказались свойственны «какие-то дотоле не слышанные, музыкально-сердечные звуки» 2. Лишившись вследствие паралича ног возможности передвигаться, Козлов посвящал все время чтению русской и зарубежной (в особенности, английской) литературы, причем в 1819 г. благодаря необыкновенной памяти в течение трех месяцев овладел английским языком. Очевидно, Козлов достиг высокого уровня знания английского языка не сразу, о чем, в частности, свидетельствуют дневниковая запись самого поэта, радовавшегося, что «может понимать» язык Байрона, читать в подлиннике его произведения 3, и относящееся к 1819 г. сообщение А.И.Тургенева в письме В.А.Жуковскому о Козлове, выучившемся "в три месяца (sapienti sat 4) по-англински" 5.