Татьяна Яшина - Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Еще более отстоит от английского оригинала перевод того же произведения Мура, осуществленный в 1825 г. Ф.А.Алексеевым и впервые опубликованный через два года "Московским вестником": "Есть тихая роща в родной стороне – // Там сонные лавры цветут в тишине, // На ветках зеленых поют соловьи, // Играя, сверкают жемчужны струи; // Там розы душистей, там луг зеленей, // Там красное солнце горит веселей!.." 21. Перевод Ф.А.Алексеева, состоящий из четырех шестистиший, создавался под несомненным влиянием Козлова, что проявилось, в частности, в использовании его творческих находок (символический образ рощи и др.), а также в единоначатии («Есть тихая роща…»), не обусловленном английским оригиналом, первый стих которого в дословном переводе выглядит совершенно иначе – «Над струями Бендемира стоит беседка из роз». Вместе с тем Ф.А.Алексееву удалось сохранить характерную музыкальность оригинала, на что в 1852 г. обратил внимание А.Г.Рубинштейн, написавший на слова перевода Алексеева вокальный дуэт.

"Романс" из первой части поэмы Мура "Лалла Рук" получил в России самостоятельную жизнь, достаточно широко распространившись в культурных слоях общества. В анонимном "Путешествии в Луристан и в Аравистан", опубликованном "Библиотекой для чтения" в 1854 г., упоминается Бендемир, названный "местом, увековеченным ирландским бардом в одном из счастливейших произведений его музы", после чего следует поэтический текст и комментарий автора, который, хотя и "не нашел роз, уже поглощенных струями, и время года не благоприятствовало песням соловья", однако все же смотрел на Бендемир с удовольствием, порожденным приятными воспоминаниями о чтении "Лалла Рук" и "теми незабвенными ощущениями, которые навевают на нас молодость, поэзия и надежда" 22.

В стихотворениях, воспевавших молодых женщин, Козлов нередко обращался к образу пери из поэмы Мура "Лалла Рук". Так, в стихотворении, посвященном в 1825 г. З.А.Волконской, Козлов сравнивал современницу с таинственной, загадочной пери: "Она, она передо мной, // Когда таинственная лира // Звучит о пери молодой // Долины светлой Кашемира" 23. В 1832 г. Козлов проводил сопоставление молодой княжны А.Д.Абамелек-Лазаревой, впоследствии известной переводчицы, жены И.А.Баратынского, и мифической, воздушной пери, образ которой гармонировал со светлым внутренним миром героини послания: «В душистой тьме ночных часов, // От звезд далеких к нам слетая, // Меж волн сребристых облаков, // Мелькает пери молодая, // И песнь любви она поет» 24.

Наряду с "Романсом" ("Есть тихая роща у быстрых ключей…") Козлов в 1823 г. опубликовал под названием "Молодой певец" в "Новостях литературы" 25свой перевод стихотворения «The Minstrel-Boy» из пятой тетради «Irish Melodies», созданного Муром в 1813 г. Козлов впервые в русской литературе обратился к переводу «The Minstrel-Boy», впоследствии привлекшего внимание Д.П.Ознобишина («Юноша-певец», 1828), М.Ю.Лермонтова («Песнь барда», 1830), других поэтов. Внимание к «Молодому певцу» со стороны Козлова во многом обусловлено ассоциациями между национально-освободительной борьбой ирландского народа и освободительным движением в Греции, стремившейся избавиться от турецкого господства. Сочувствие угнетенным грекам, отчетливо выраженное не только Козловым («Пленный грек в темнице», 1822), но и многими его предшественниками и современниками – М.М.Херасковым («Чесменский бой», 1771), А.А.Дельвигом («Переменчивость», 1816), О.М.Сомовым («Греция (подражание Ардану)», 1822) и др., усиливалось в общественном сознании благодаря гражданской позиции Байрона.

Свободолюбивые мотивы "Ирландских мелодий" Мура, отчетливо выраженные впоследствии в переводах А.И.Одоевского, М.Л.Михайлова, А.Н.Плещеева, были существенны и для перевода Козлова, в котором создан образ певца-воина, защитника родной земли: "На брань летит младой певец, // Дней мирных бросил сладость; // С ним меч отцовский – кладенец, // С ним арфа – жизни радость" (с.90). Прославление поэта-воина было основой поэтического оригинала Мура, характеризовавшегося энергичным балладным ритмом: "The Minstrel-Boy to the war is gone, // In the ranks of death you Il find him; // His father’s word he has girded on, // And his wild harp slung behind him" (p.137).

Козлову удалось не только воссоздать балладное описание, в котором возникает образ поэта-воина, но и точно передать художественную форму оригинала, состоявшего, как и перевод, из двух восьмистиший. Пожалуй, только "меч отцовский – кладенец" – характерный образ русского устного народного творчества – придает переводу Козлова определенный национальный колорит. В заключительных стихах своей мелодии "The Minstrel-Boy", сообщая о гибели поэта-воина, отдавшего свою жизнь за родину, но так и не увидевшего ее свободной, Томас Мур восклицает: "Thy songs were made for the pure and free, // They shall never sound in slavery!" (p.137). Следуя в своем переводе за оригиналом, Козлов вместе с тем не только подчеркивает невозможность свободного творчества в порабощенной стране, но и облекает эту мысль в форму риторического вопроса, звучащего из уст павшего "жертвой грозных сеч" певца: "Теперь как петь в стране вамтой, // Гдераб звучит цепями?" (с.90).

Вдохновленный успехом "Романса" и "Молодого певца" Козлов в 1824 г. перевел еще два произведения Томаса Мура, относящиеся, как и "The Minstrel-Boy", к циклу "Ирландских мелодий". Перевод "Луч ясный играет на светлых волнах…", достаточно точно передающий содержание "ирландской мелодии" "As a Beam o’er the Face of the Waters may glow…", увидел свет в изданном А.А.Дельвигом альманахе "Северные цветы" на 1825 год. Перевод И.И.Козлова оказал влияние на М.Ю.Лермонтова, вероятно заимствовавшего из него в разных произведениях образную картину игры луча и воды, предстающих могучими силами живой природы ("Все тихо – полна луна…"), а также образ лишенного жизненных соков, но все еще зеленого листа ("Листок"; традиционно это стихотворение Лермонтова ассоциируется с элегией Антуана Арно). Впоследствии на перевод Козлова ориентировались многие из тех, кто пытался по-своему прочесть английский оригинал, в частности, М.П.Вронченко, Е.Г.Степанова, А.Н.Плещеев. Стихотворение "At the Mid hour of Night…", переведенное прежде А.Н.Очкиным, П.Г.Ободовским и, вероятно, В.Н.Олиным, получило известность именно в интерпретации Козлова "Когда пробьет печальный час…": "Когда пробьет печальный час // Полночной тишины, // И звезды трепетно горят, // Туман кругом луны, – // Тогда, задумчив и один, // Спешу я к роще той, // Где, милый друг, бывало мы // Бродили в тьме ночной" (с.112). Если первая часть стихотворения Мура, представляющего собой лирическое воспоминание о безвременно умершей возлюбленной, переведена Козловым достаточно точно, несмотря на некоторое ослабление ощущения абсолютного трагизма земной жизни, то вторая часть стихотворения, его концовка выполнены совершенно вольно, без должного внимания к художественному оригиналу. В частности, чувство, передаваемое Муром, хотя и исполнено всеохватного трагизма, однако остается сугубо личным, глубоко внутренним, не выплескивается, не обретает общественного звучания, – лирический герой слышит доносящийся из "царства душ" похожий на эхо голос любимой и спешит на этот зов. Свое понимание "царства душ" ("Kingdom of Souls") Мур разъяснял в примечании при помощи весьма вольнодумного суждения французского философа-гуманиста М.Монтеня. Совершенно иной смысл вкладывает в концовку своего переводного стихотворения Козлов; будучи человеком глубоко религиозным, патриотически настроенным, он не может и в этой ситуации обойти стороной тему родины: "Ая… я верю… томный звук // От родины святой – // На песнь любимую ответ // Души твоей младой" (с.113).