Инна Тузкова - Неореализм. Жанрово-стилевые поиски в русской литературе конца XIX – начала XX века

Итак, в повести-сказке М. Пришвина «Чёрный араб» поэтическое преображение мира сочетается с научной достоверностью. На основе реального материала из жизни степных кочевников в произведении М. Пришвина, наряду с основным, фабульным планом, развёртывается второй, лирический план, – мечта о земле обетованной, идеальном, с точки зрения автора, укладе жизни на лоне нетронутой экзотической природы, где «текут семь медовых рек», где «не бывает зимы», где «дикие кони, будто жёлтое облако, перелетают от оазиса к оазису», где «от звезды к звезде и по всему Млечному Пути такая большая семейная радость».

В 1910-е годы окончательно устанавливается пришвинский принцип поэтической обработки документального материала. Все последующие произведения М. Пришвин пишет в том же стилистическом ключе, что и «Чёрный араб»: сочетание сказочно-поэтического и научно-этнографического начал становится жанрообразующим признаком пришвинской прозы.

Проза Ф. Сологубавпечатляет прежде всего простотой повествовательного стиля – минимализмом, затем – кругом повторяющихся мотивов: от одиночества, отчаяния, страха перед жизнью и поэтизации смерти до чистоты детской души и мечты о преображении мира; и наконец – мифологической картиной мира. По Ф. Сологубу, истинную сущность человека, свободную от пошлых наслоений жизни, символизирует чистота детской души, а жизнь постепенно омертвляет человека, лишает его надежд и идеалов. Абсолютизация зла реальной действительности приводит Ф. Сологуба сначала к поэтизации смерти, избавляющей человека от тягот земной жизни, а затем – к мечте о творческом преображении мира, о самоусовершенствовании («путь в Дамаск»).

Дуалистичность мира в прозе Ф. Сологуба обозначена посредством оппозиций «жизнь – смерть», «действительность – мечта», которые реализуются через литературно-мифологические образы Евы и Лилит, Альдонсы и Дульсинеи. Мистерия Ф. Сологуба – превращение Альдонсы в Дульсинею, яви в фантазию, он воспевает не солнечную Еву – жизнь, а лунную Лилит – смерть. В его произведениях умирают только наделённые даром совестливости, не утратившие способности смотреть вверх, в бесконечность. Это «милосердная жестокость» сологубовской любви к человеку, медленно, мучительно, от воплощения к воплощению, движущегося по пути самоусовершенствования (душа воспитывается, изживая зло!). Приспособившиеся к миру пошлости и цинизма – румяные, дебелые, удовлетворённые, конечные – в его произведениях не умирают, не могут умереть: их Ф. Сологуб казнит жизнью 14.

Мировоззренческая концепция А. Ремизоваопределяется особым комплексом умонастроений, близких к мифологии богомилов и философии экзистенциализма. В прозе А. Ремизова выстраивается универсальная картина положения человека в мире: слепой случай, вторгаясь в жизнь ремизовских героев, разрушает их детское, гармоничное мировосприятие и становится толчком к отчуждённости. Оказавшись в ситуации отчуждения («подполья»), они пытаются найти ответы на «проклятые» вопросы о смысле жизни, но осознав бесполезность своих усилий воздействовать на мир и изменить свою судьбу, приходят к мысли о неустранимости зла, неизменности миропорядка. В конечном счёте писатель подводит своих героев к необходимости нравственного выбора «между Святой Русью и обезьяной». Стремление искать виноватых вовне создаёт мнимую реальность повседневья – путь сатаны (закрепощение духа), искупление зла путём собственных страданий открывает истинное знание о мире – путь Христа (освобождение духа). Условно-метафизическая направленность основных констант художественного мира А. Ремизова – «детское» и «подпольное» сознание, случай, выбор и др. – указывает на его стремление к постижению внутренней сути действительности, к мифотворчеству.

Мифологическое начало в прозе А. Ремизова усилено особенностями речевой организации повествования, представляющего собой сложную форму авторского сказа, который, несмотря на насыщенность приметами устной речи, не только не несёт интонаций бытового сказа (в отличие от ряда произведений Н. Лескова), но, более того, является изысканной литературной конструкцией 15. Основные черты ремизовского сказа – естественное для устной речи перескакивание с предмета на предмет, разговорная штриховая изобразительность, точная фиксация впечатлений, ведущий голос автора-повествователя, – способствуют сближению книжной культуры с фольклорной. Особый план повествования создаётся за счёт сложной системы отсылок к произведениям, принадлежащим к разным уровням культурной и жанровой парадигмы. Поэтому в прозе А. Ремизова всегда присутствует некий «сверхсмысл», отсылающий к его «мифу о мире».

Проза М. Пришвинастилизована под путевые очерки (этнографические заметки): она с трудом укладывается в рамки традиционной жанровой системы, так как свободно сочетает в себе документальность, биографичность, почти научную достоверность и поэтический вымысел, мифотворчество. Поэтика М. Пришвина тяготеет к символике мифа, модель его художественного мира строится на основе двух образов-символов – прямой и круга. Образ круга («жизненный круговорот») входит в поэтический язык писателя прежде всего как метафора рефлексирующего сознания художника, самопознания и символизирует мир, ориентированный на мифологические основы народной души, жизнь природы; образ прямой («идея пути») ассоциируется с миром, где жизнь предстаёт как движение, становление, выход из замкнутого мира мифа в мир мечты, сказки.

Уже в названиях лучших дореволюционных произведений М. Пришвина («В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «У стен града невидимого», «Чёрный араб» и др.) присутствует сказочно-мифологический элемент славяно-языческой духовности русского народа, на которую христианство наносит свой слой ценностей. Неортодоксальная вера М. Пришвина («христианско-языческая религиозность») в сочетании с культом природы определяет своеобразие его творческого метода. Проза М. Пришвина при всей своей фактографичности не претендует на объективность, её жанровое содержание сориентировано на «квази-этнографию», на повествование об искреннем религиозном паломничестве, с характерной для него непрерывностью движения в пространстве природы и мифа. В 1910-е годы окончательно устанавливается пришвинский принцип поэтической обработки документального материала: после «Чёрного араба» сочетание сказочно-поэтического и научно-этнографического начал становится жанрообразующим признаком его прозы.

1. Мифологическая картина мира в прозе Ф. Сологуба.