Леонид Кременцов - Русская литература в ХХ веке. Обретения и утраты: учебное пособие

таково мнение Пушкина.

Ему вторил А.А. Блок:

Тайная внутренняя свобода есть главная ценность художника. Творческий процесс без нее невозможен. Решительно отстаивая независимость искусства, А.П. Чехов писал: «Скажут, а политика? интересы государства? Но большие писатели и художники должны заниматься политикой лишь настолько, поскольку нужно обороняться от неё» 64).

Чехов как будто предчувствовал, что в Советской России возобладает другая точка зрения. Тоталитарная система настаивала прежде всего на идеологическом соответствии писателя текущему политическому моменту. Талант, художественность, свободное творческое воображение в качестве критериев для оценки литературных произведений фактически были изъяты из обращения. И весь громадный опыт мирового искусства оказался в забвении. Последствия не замедлили явиться: искажалась сама природа художественной литературы, деформировались отношения читателя и писателя.

Понимая противоестественность положения, при котором искусство, обречённое исключительно на выполнение социального заказа, переставало быть искусством, писатели пытались убедить самих себя и окружающих в целесообразности избранного пути, как-то оправдать свою позицию: «О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто мы пишем по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и родному народу, которым мы служим искусством» 65), – утверждал М. Шолохов. Но творческая практика убедительно опровергала подобные попытки. Многие советские художники переставали быть писателями и превращались в пишущих задолго до физической смерти.

Под мощным идеологическим прессом выросли и несколько поколений русских читателей. С помощью разного рода постановлений, государственных премий, орденов, арестов, судебных процессов, высылки из страны, сервильной литературной критики и т. п. им внушались превратные представления о том, что такое художественная литература.

Процесс восприятия искусства носит интимный характер и предполагает различный эффект при чтении разными людьми одного и того же сочинения. Возможно ли такое по команде? Чтобы стать «народа водителем и одновременно народа слугой», В. Маяковскому пришлось приспосабливаться. Книги, созданные без вдохновения, «сделанные» в угоду конъюнктуре (а их оказалось немало), если и функционировали, то уже за пределами искусства. Но сплошь и рядом именно они провозглашались советской властью образцовыми. Тот же Шолохов сетовал: «… остаётся нашим бедствием серый поток бесцветной, посредственной литературы, который в последние годы хлещет со страниц журналов и наводняет книжный рынок.

Пора преградить дорогу этому мутному потоку, общими усилиями создав против него надёжную плотину, – иначе нам грозит потеря того уважения наших читателей, которое немалыми трудами серьёзных литераторов завоевывалось на протяжении многих лет» 66).

Уважение терялось еще и потому, что читателя ориентировали на сугубо утилитарные цели «использования» произведений художественной литературы: для сдачи зачета или экзамена, для подготовки сочинения или доклада и т. п. В библиотеках можно было получить рекомендательные списки художественной литературы: что следует читать по проблемам сельского хозяйства, что по промышленности, что на военную тему и т. п. То обстоятельство, что при таком обращении с книгой смысл чтения художественного произведения попросту терялся, составителей подобных списков не волновало.

Навязанная обществу в качестве «колесика и винтика» государственного механизма художественная литература в советской стране переставала быть искусством и превращалась в беллетризованную инструкцию по воспитательной работе. Её произведения, чаще веет раздробленные на части, использовались как словесные иллюстрации по обществоведению, по гражданской и военной истории, по психологии и этнографии и т. п.

Означает ли это, однако, что всякая связь художника с обществом губительна для его таланта? Отнюдь! Нужно только, чтобы искусство служило своим гуманным вековым целям.

А.С. Пушкин писал;

Священна творческая внутренняя независимость художника. Плоды же его труда – достояние всех желающих. О весьма конкретных целях искусства говорил Чехов: «Надобно воспитывать в людях совесть и ясность ума» 68).

Читателю художественной литературы необходимо понимать и чувствовать громадную дистанцию между законтрактованностью и свободным служением свободно избранным общечеловеческим идеалам.

Зачем человек читает художественную книгу? Да ещё, случается, одну и ту же и по многу раз? Конечно, у разных людей и предпочтения могут быть разные, но это ничего не меняет.

Существуют, видимо, определённые духовные потребности, какие-то ценностные ориентации, дающие возможность читателю найти «своего» писателя. Книги такого художника особенно много говорят уму и сердцу, и встреча с ними всегда желанна и необходима. В свою очередь, и писатель знает о существовании «своего» читателя, дорожит его вниманием, вдохновляется его интересом. Чаще всего человек обращается к художественной литературе в силу потребностей, подчас даже не осознаваемых как цель.

Художественная литература существует несколько тысячелетий. Были периоды, когда она уходила в тень, не оказывая практически никакого влияния на ход дел в человеческом сообществе. В иные времена именно художественная литература становилась существенным моментом в духовной жизни того или иного народа. Но функционировала она всегда. Имелись, следовательно, какие-то постоянные общечеловеческие потребности, раз за разом вызывавшие к жизни всё новые и новые произведения, независимо от географических, национальных, политических и т. п. особенностей места и времени их появления. Определение этих потребностей немаловажно для ответа на вопрос: «Каковы же функции художественной литературы? Зачем она?» На очередном витке истории неизбежны сомнения в аксиомах, уточнение содержания понятий, давно и всем хорошо известных.

«Человек есть тайна!» – утверждал один из выдающихся мастеров художественной литературы около 150 лет тому назад. За полтора века наука ушла далеко вперед. Сегодня очевидно, что загадки и законы окружающего мира раскрываются ею куда успешнее, чем тайна, провозглашённая Ф.М. Достоевским. Но дальнейший прогресс нашей цивилизации сомнителен, если не будет конкретным и научным в своей основе воспитание человека, если не декларируемые только, а действенным и реальным образом функционирующие принципы добра и справедливости, принципы гуманизма не станут определять отношения людей между собой. Этим целям могут хорошо послужить духовные богатства, аккумулированные в художественной литературе. Но как к ним подступиться? Вопрос далеко не простой. Художественная литература выполняет в обществе, среди прочих, и функции воспитателя. Чем объяснить, однако, что иные люди, связанные с ней профессионально, зачастую ни в нравственном, ни в эстетическом отношении никак не отличаются от тех, кто о Шекспире и Пушкине знают в лучшем случае только то, что они писатели?!