Леонид Кременцов - Русская литература в ХХ веке. Обретения и утраты: учебное пособие

в этих стихах Пушкина, посвященных описанию творческого процесса поэта, великолепно воссоздано и состояние читателя в момент восприятия художественного произведения.

В этих терминах сегодня обсуждается проблема вымысла в изящной словесности. Эти модные слова позволяют уточнить отдельные нюансы важной проблемы. Уточнить, но не решить, а иногда и запутать.

В одной из библиотек Москвы на читательской конференции «Великая Отечественная война и литература», посвящённой дню Победы, ветеран войны заявил в своем выступлении, что не станет читать «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана. Если ему нужно узнать, вспомнить события Отечественной войны, он возьмёт книгу маршала Г. К. Жукова или других участников сражения. Им он доверяет больше: писатель же выдумывает. Замечание о том, что у Гроссмана была совсем другая цель, – не восстановление исторических обстоятельств, а исследование души человека в экстремальных условиях, что писатель сам участник войны, – не поколебало его убеждённости: «Всё равно неправда!»

В рассказе И. Грековой «Без улыбок» повествователь делится своими наблюдениями: «С годами у меня постепенно пропал интерес ко всему сочинённому, зато обострился интерес к подлинному. Вместо романов меня провожают ко сну мемуары, дневники, письма, стенографические отчёты… Однажды я спросила об этом своего друга, Худого: “Послушайте, а с вами так не происходит, что всё меньше тянет на художественную литературу и всё больше – на документалистику?” – “Ого, ещё как!” – ответил Худой… – “А почему бы это?” – Худой подумал и сказал очень серьёзно: “Процент правды больше. Процент правды. Имение так”» 82).

Писатель С.П. Залыгин высказался в аналогичном духе: «Нынче многие читатели – в том числе и наиболее квалифицированные – всё чаще и чаще предпочитают беллетристике мемуары, документы, исторические исследования» 83).

Убеждение, что в художественном произведении в сравнении с документальным процент правды меньше, распространено достаточно широко. Между тем дело обстоит прямо противоположным образом. Противопоставление документальной и художественной литератур вообще некорректно: у них разные средства и цели.

А вот сопоставление поможет понять их природу. В создании художественного произведения всегда участвует вымысел, исключающий элемент случайности, возможный в реальной действительности и фиксируемый в документе. Следует без колебаний принять за аксиому утверждение М. Горького: «Художественность без “вымысла” невозможна, не существует» 84), – и настойчиво разъяснять: художественный вымысел для писателя не безответственная выдумка (что хочу, то и нафантазирую). Художественный вымысел для него – инструмент познания действительности и воссоздания фактов, событий, лиц в таком их, может, и не бывшем в действительности виде и сочетаниях, но позволяющих проникнуть в смысл происшедшего, постичь явление или человека. Цель вымысла – организация художественного мира таким образом, чтобы он в наибольшей мере способствовал проникновению во внутренний мир персонажей, анализу их мыслей, чувств, поступков.

Нет, пожалуй, писателя, не засвидетельствовавшего в той или иной мере значение вымысла в своей творческой работе.

«Вымыслить – значит извлечь из суммы реально данного основной его смысл и воплотить в образ…» 83), – считал М. Горький.

«Никакой правды не бывает без выдумки, напротив! Выдумка спасает правду, для правды только и существует выдумка» 86), – утверждал М. М. Пришвин.

«К слову “выдумка” (я обращаюсь к читателям), – говорил А.Н. Толстой, – не нужно относиться как к чему-нибудь мало серьёзному, например, так: это списано с жизни, значит – правда, а это выдумано, значит – “литература“» 87).

Роль и значение художественного вымысла в творческом процессе интересно интерпретировал К. Г. Паустовский. Свою широко известную повесть «Кара-Бугаз» он начал письмом одного из первых исследователей Кара-Бугазского залива лейтенанта Жеребцова. Вскоре к нему обратились учёные с просьбой сообщить, в каком архиве ему удалось это письмо обнаружить. «Я испытал смешанное чувство смущения и испуганной гордости, – вспоминал Константин Георгиевич, – смущения потому, что письмо не хранится ни в одном архиве мира: от первой до последней строчки оно придумано. Горд же я был оттого, что мой вымысел оказался близким исторической правде».

Здесь же, как бы спеша предупредить возможность ошибочного вывода, Паустовский разъяснил:

«Но я не заблуждаюсь на этот счёт. Если бы я не прочитал множества документов той эпохи, не окунулся бы в неё с головой, мне ни за что не удалось бы добиться этого…

Воссоздание письма, которое могло быть написано человеком минувшей эпохи, точнее иногда достигает цели, чем подлинный исторический документ. Во-первых, герой пишет то письмо, которое нужно автору. Во-вторых, письмо свободно от случайностей, оно точнее отвечает авторскому замыслу, оно естественно и органично включается в повествование. То, что ученые приняли письмо лейтенанта Жеребцова за реальный исторический документ, убедило меня, что я шел верным путём» 88).

Нужно специально подчеркнуть, что художественный вымысел редко бывает плодом случайного озарения, удачной находки, – он следствие, продукт большой целенаправленной подготовительной работы. «В Москве я уже странствовал по угрюмым берегам Каспийского моря и одновременно с этим читал много книг, научных докладов и даже стихов о пустыне – почти всё, что мог найти в ленинской библиотеке, – рассказывал автор о работе над “Кара-Бугазом”. – Я читал Пржевальского и Анучина, Свена Гедина и Вамбери, Мак-Гахама и Грум-Гржи-майло, историю Хивы и Бухары, докладные записки лейтенанта Бутакова, труды путешественника Карелина и стихи арабских поэтов» 89).

Паустовским же раскрывается еще один любопытный аспект рассматриваемого вопроса. На жизненном пути автора «Кара-Бугаза» не раз встречались интересные люди, немало повидавшие и слышавшие, – моряки, геологи, инженеры. Многих из них он пытался приохотить к писательству. Но безуспешно. Подобно ветерану войны на упоминавшейся выше читательской конференции эти люди отказывались признать за литературой право на истину: «Большинство, – пишет Паустовский, – ссылается на свое исключительное пристрастие к правдивости, полагая, что писательство – это враньё. Они не подозревают, что факт, поданный литературно, с опусканием ненужных деталей и со сгущением некоторых характерных черт, факт, освещённый слабым сиянием вымысла, вскрывает сущность вещей во сто крат ярче и доступнее, чем правдивый и до мелочей точный протокол» 90).