Леонид Крупчанов - Теория литературы

Таким образом, Добролюбов отвергает как бесполезное крайнее направление отвлеченного философствования, при котором «можно набросать громких фраз, не имея никакого собственного убеждения», а также крайности библиографического направления, являющиеся «чисто практическими упражнениями памяти», в отличие от первого, хотя бы заставляющего читателя думать.

Добролюбов утверждает мысль о необходимости единства аналитического и синтетического принципов научного исследования, отдавая в конечном счете предпочтение трудам целенаправленно обобщающего характера. «…Пусть люди, ищущие все только фактов, голых, сырых фактов, – пусть они обвиняют меня в недостатке научного, мозольного исследования… Я всеми силами старался скрыть черную работу, которая положена в основание здания, снять все леса, по которым лазил я во время стройки…» Он резко критикует политическое приспособленчество к официальной идеологии у С.П. Шевырева и Н.И. Греча, эклектизм в работах И.П. Галахова, А.П. Милюкова, особенно ярко выразившийся в теории «единства смеси» О.Ф. Миллера. Добролюбов отвергает как «чистое» философствование, так и «чистый» фактологизм в науке.

Он утверждает идею органического развития, взаимосвязи и взаимообусловленности явлений. Эта идея распространяется им прежде всего на самого человека как на продукт определенных обстоятельств. «…Никто уже не может ныне сказать, что человек существует вне условий пространства и времени…» – говорит Добролюбов. Жизнь, окружающая среда не только воздействуют на физическое состояние человека, но и формируют его сознание, мировоззрение, в том числе и мировоззрение художника. «Никто из нас не берет готовыми человечных понятий, во имя которых нужно потом вести жизненную борьбу», – говорит Добролюбов. Так, миросозерцание художника складывается постепенно и является в художественном произведении образным выражением жизненной правды. Глубина ее изображения определяет степень художественности произведения, которая, кроме того, зависит от убеждений писателя, их твердости. Литературе, по мнению Добролюбова, принадлежит служебная роль пропагандиста «естественных понятий и стремлений» человека. Но она также участвует в формировании сознания читателей. Вывод об эволюционных формах исторического прогресса, осуществляющегося в рамках количественного увеличения запаса научных знаний, для Добролюбова недостаточен. Он говорит о развитии в формах борьбы «сословий», например борьбы между трудом и капиталом в «темном царстве» русского купечества.

Добролюбов делит общие понятия и законы на «естественные», вытекающие из самой сущности дела (т. е. повседневно подтверждающиеся практикой. – Л. К. ), и законы, или аксиомы мышления, установленные в какой-нибудь системе. Он пишет, что если можно принять за аксиому мышления требование грамотности, требование не искажать действительность, то требование «совершенствования действительности» вовсе не является подобной аксиомой, а принятие этого положения художником приводит к субъективизму в искусстве.

Люди, считает Добролюбов, связаны с общественною средой, и потому если «они хотят прогнать горе ближних, а оно зависит от устройства той среды, в которой живут» они, то они должны прежде всего преобразовать среду. С изменением среды изменится сам человек и его жизнь. Добролюбов полагает, что «после периода сознавания известных идей и стремлений должен являться в обществе период их осуществления: за размышлениями и разговорами должно следовать дело». Он отмечает рост самосознания, в результате которого для большинства общества ясна стала несостоятельность порядка вещей, господствовавшего в России: общество жило ожиданием реформ. Но, выступая с этих просветительских позиций, Добролюбов не ограничивается ими: он приходит к выводу о необходимости и неизбежности формирования деятельного характера человека в России. «…Общественная среда подавляет развитие личностей, подобных Инсарову, – пишет Добролюбов, имея в виду героя романа Тургенева «Накануне», – но теперь мы можем сделать дополнение к своим словам, среда эта дошла теперь до того, что сама же и поможет явлению такого человека».

Добролюбов не склонен уповать на фактор врожденности черт в человеческом характере. Он говорит о самодурах Островского как о характерах, сформированных обстоятельствами окружающей их обстановки, а не как о злодеях по природе. Применительно к произведениям искусства Добролюбов употребляет здесь чаще не термин «среда», а термин «обстоятельства», как бы подчеркивая тем самым переход из сферы действительности в сферу искусства.

Издание материалов народного творчества для Добролюбова имело смысл только тогда, когда в нем содержались выводы о реальных чувствах, мыслях и действительном положении народа. «Нам сказки важны всего более как материалы для характеристики народа. А народ-то и не узнаешь из сказок, изданных г. Афанасьевым… Думают ли сказочники и их слушатели о действительном существовании чудного тридесятого царства… считают ли действительностью войну царя гороха с грибами?» – писал Добролюбов.

В работах библиографического, «культурнического» направлений науки Добролюбов отмечает «совершенное отсутствие жизненного начала». Он считает плодотворными радикально-демократические выводы Белинского о необходимости развития активности в характере русского народа. В этом отношении исследования Афанасьева, по мнению Добролюбова, ничего не давали, так как представляли собой нейтральную классификацию произведений народного творчества, лишенную какой-либо социальной направленности.

Для Добролюбова важны произведения искусства и принципы науки, которые помогали бы народу избавиться от пассивности. Он был глубоко убежден в том, что в народе живут чувства собственного достоинства и свободы, задавленные неестественными условиями его жизни и развития. Именно поэтому, одобряя неутомимую деятельность мифологов, Добролюбов считает саму мифологическую теорию «туманной», а споры о мифической природе языка, литературы и истории – «бесплодными».

Добролюбов разрабатывает теорию народности литературы в статье «О степени участия народности в развитии русской литературы». Он выдвигает классовый принцип в решении проблемы народности литературы, говорит о социально-классовом неравенстве в российском обществе. Для Добролюбова недостаточно «веры в народ» и «свободного» его изучения. Он стремился к коренному изменению его положения. Этим объясняются резкие оценки и приговоры Добролюбова отдельным литературным фактам и периодам. Он не жалует званием «народного» ни одного из предшествовавших деятелей русской литературы. В тесной связи с этим общим принципом оценки находятся и отрицательные выводы Добролюбова о характере сатирического направления в русской литературе, особенно в литературе XVIII в. Он полагает, что сатира должна касаться основных общественных проблем, таких, как «крепостные отношения», и «преследовать все подобные явления в самом их корне, в принципе», чего он не видел в русской сатире XVIII в. и в сатире последующих периодов ее развития.