Валерий Даниленко - Введение в языкознание: курс лекций

Но подобным образом дело обстоит не только с зоологизмами, но и с любыми другими областями знаний. Если обыденный язык, а именно он и заключает в себе языковую картину мира, как справедливо утверждал Б. Уорф, был информационно богаче науки, то потребность в науке отпала бы сама собой: все знания мы могли бы черпать из нашего языка. Представители науки в таком случае должны были бы отключиться от наблюдений за объективной действительностью и направить свой пытливый взор на свой родной язык, чтобы именно в нём обнаружить уже познанный нашими предками окружающий мир. Как ни странно выглядит обрисованная мною ситуация, но именно такой она и выглядит по Б. Уорфу. Тем более она выглядит странной, что он был химиком, а кому как не химикам знать, что основная масса химической терминологии остаётся за бортом обыденного языка ( оксид, изомер, фторид, циклопарафин и т. д.).

Познавательную функцию языка Л. Вайсгербер, как и авторы теории лингвистической относительности, истолковывал как направляющую – в том смысле, что наш родной язык, с его точки зрения, направляет наше познание по определённому руслу – тому, которое обусловлено картиной мира, заключённой в нём. Более того, он считал, что любой человек обречён видеть мир сквозь очки своего родного языка, которые ни одному человеку снять не по силам. Иначе говоря, с точки зрения Л. Вайсгербера, попытки людей (в том числе и учёных) освободиться от власти родного языка всегда обречены на провал. В этом состоял главный постулат его философии языка. Объективный (= безъязыковой, невербальный) путь познания он не признавал. Отсюда следовало и его решение вопроса о соотношении науки и языка: раз уж от влияния языка наука освободиться не в состоянии, то надо превратить язык в её союзника.

Как же показывал Л. Вайсгербер пользу языка для науки? Ещё в 1928 г. он написал статью Der Geruchsinn in unseren Sprachen «Обоняние в нашем языке», где он проанализировал два лексических поля немецкого языка – обоняния и вкуса. Оказалось, что последнее представлено в немецком лишь четырьмя основными наименованиями: bitter, salzig, sauer, süß ( горький, солёный, кислый, сладкий ), тогда как поле обоняния оказалось намного представительнее. Какие же выводы сделал из этого факта молодой Л. Вайсгербер? Он перенёс их на почву науки, используя этот факт в качестве доказательства влияния языка на науку.

Тот факт, что в немецком языке представлено мало наименований для обозначения вкусовых ощущений, с точки зрения Л. Вайсгербера, отразился и на соответствующей области науки, изучающей виды этих ощущений: она оказалась в плачевном состоянии. Но, как ни странно, не лучше обстояло дело и с исследованием различных видов запаха, хотя поле обоняния в немецком языке намного репрезентативнее поля вкуса. Вот тут-то Л. Вайсгербер и рекомендовал науке прибегнуть к помощи языка. При этом, советовал учёный, чтобы дать по возможности полную классификацию запахов, необходимо обнаруживать обозначения запахов не только в литературном языке, но и за его пределами – в диалектах, в жаргонной речи торговцев вином, табаком, чаем и т. п., парфюмеров, дегустаторов и т. д.

Главная заслуга Л. Вайсгербера – разработка понятия языковой картины мира (именно ему принадлежит и сам термин « sprachliche Weltbild »).

Л. Вайсгербер приписывал языковой картине мира пять существенных признаков – словоцентризм. системность, своеобразие, изменчивость и действенность.

Словоцентризм языковой картины мира, по Л. Вайсгерберу, состоит в том, что любой язык по-своему ословливает (вербализует) мир, т. е. делит его на те или иные явления, обозначаемые с помощью слов. Так, словесное поле родства в разных языках по-своему делит подведомственную ему область. Например, в немецком языке, в отличие от сербохорватского, как и русского, нет слов для обозначения тестя и свёкра. Немцы вынуждены говорить о них с помощью словосочетаний – отец жены и отец мужа.

Языковая картина мира есть системное, целостное представление о мире. В этом состоит её второй признак. Это означает, что каждый язык изображает по-особому весь мир, а не только отдельные его фрагменты. Неслучайно вслед за В. Гумбольдтом Л. Вайсгербер писал: «…язык позволяет человеку объединить весь свой опыт в единую картину мира» (Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. М., 1993. С. 51).

Языковая картина мира своеобразна у каждого народа. В этом состоит её третий признак. Так, разные языки по-разному делят цветовой спектр. Например, в немецком, как и в английском и французском, нет специальных слов для обозначения синего и голубого цветов. С другой стороны, во вьетнамском имеется 13 наименований для разных видов бамбука, тогда как в европейских языках они отсутствуют.

Четвёртый признак языковой картины мира – её изменчивость. Л. Вайсгербер пояснял это на примере словесного членения животного царства в современном языке и в его истории. Оказалось, что языковая картина животного мира в разные периоды развития немецкого языка оказалась разной. Так, в древности немецкий язык классифицировал животных на пять групп: домашние животные, бегающие дикие, летающие, плавающие, ползающие. В современном же языке картина мира животных у немцев иная.

Пятая черта языковой картины мира – её действенность в отношении познавательной и практической деятельности человека. Л. Вайсгербер настаивал на господстве языковой картины мира в сознании человека над другими картинами мира – мифологической (религиозной), научной, политической и т. п. С его точки зрения, именно язык направляет познание по определённому руслу со значительно большей силой, чем это делают другие картины мира. Он писал: «Человек, который врастает в некий язык, находится на протяжении всей жизни под влиянием своего родного языка, действительно думающего за него» (там же. С. 168).

В процитированных словах Л. Вайсгербера ощущается преувеличение роли языка в познании. Не впадая в другую крайность, т. е. преуменьшение этой роли, мы, тем не менее, должны сказать, что власть языка над человеком не следует абсолютизировать. Человек способен освободиться от неё, хотя это и требует определённых усилий. Хорошо об этом сказал Т. Гоббс: «Язык что паутина: слабые умы цепляются за слова и запутываются в них, а более сильные легко сквозь них прорываются» (Гоббс Т. Избр. произв. T. I. М., 1964. С. 79).

А зачем, спросите вы, надо прорываться через слова к объективному миру как таковому? За тем чтобы избежать односторонности в нашем сознании, которая привносится в него языковой картиной мира, и тем самым в большей мере приблизиться к научной картине мира.

Признавая высокий авторитет Лео Вайсгербера как автора весьма глубокой и тонко разработанной концепции языковой картины мира, мы не можем, однако, принять идею её автора о том, что познавательная власть родного языка над человеком абсолютно непреодолима. Не отрицая влияния языковой картины мира на наше мышление, мы должны, вместе с тем, указать на приоритет неязыкового (невербального) пути познания перед языковым, при котором не язык, а сам объект задает нашей мысли то или иное направление.