Михаил Задорнов - Слава Роду! Этимология русской жизни

В один из приездов в Ригу, во время прогулки по пляжу Юрмалы, пересилив свою гордыню, я спросил его:

– Папа, если ехать на БАМ писать роман или очерк о первопроходцах, как ты считаешь, куда именно?

Отец ответил не сразу. Он не ожидал, что я смогу пересилить свою гордыню, – расчувствовался.

– Пожалуй, в тебе больше заложено, чем я думал, – сказал он, – может, и хорошо, что ты ушёл из инженеров!

Он обещал мне подумать над моим вопросом. Позвонил посоветоваться одному из своих лучших друзей – охотнику, таёжнику, директору Хабаровского краеведческого музея Всеволоду Петровичу Сысоеву.

Как и отец, Сысоев был далёк от столичных взглядов. Как бы теперь сказали, «не входил в писательскую тусовку». Кстати, в то время слово «тусовка» не существовало. Говорили «интеллигенция». Как же быстро меняется язык!

Сысоев сразу обо всём догадался – надо спасать сына своего старшего друга?

– А что, если Миша съездит к настоящим таёжникам-староверам на реке Амгунь? И напишет о них очерк! Вот бы славно было.

Эта идея даже мне понравилась. Хотя в те годы я уже стал полновесным членом столичной журналистско-актёрской тусовки .

Зачем, спрашивается, молодому, подающему надежды тусовщику понадобилось ломануться за тридевять земель в заамурскую тайгу? Да просто захотелось побывать в невиданно-неведомых краях. Увидеть свежие лица. Вокруг меня в нашей тусне они были все сплошь какие-то несвежие.

Теперь такие желания, которые возникают без всякого расчёта на прибыль, я называю «тяга сердца».

Сердце чувствует будущее! Мозг вычисляет настоящее!

Сердце обладает даром ясновидения. Выражаясь шахматным языком, оно может подсказать очень верный ход, который неожиданно сработает в будущем, и партия будет выиграна.

Конечно, в то время я так не рассуждал. Я просто впервые почувствовал страстное желание забуриться куда-нибудь подальше: туда, где нет лозунгов, пафосных речей и псевдоинтеллигентских антисоветских перешёптываний в малогабаритных кухнях под музыку Вивальди, чтобы крамолу не услышали соседи.

Вот так, послушавшись тяги сердца и родительского совета, я сделал ход, который через двадцать с лишним лет помог мне выиграть очень нужную «партию». Впрочем, не буду забегать вперёд…

Помню, как я пришёл к ответственному секретарю журнала «Юность» и попросил его послать меня на Амгунь.

– Куда тебя послать?! – Он не сразу сообразил, что такое Амгунь: дом отдыха, военная база, колхоз или новая дискотека? Дискотеки в то время, кстати, только что появились и вызывали живейший интерес не только у молодёжи.

Я объяснил, что Амгунь – это река, приток Амура, туда трудно добраться, но там есть место, где сохранились настоящие сибирские староверы.

Говорил я задорно и убедительно, будто сам бывал в тех местах. Ответственный секретарь подумал сначала, что я его разыгрываю.

– Ты что, с юмором о них писать задумал?

– Нет, я хочу написать очерк в отдел публицистики!

Надо сказать, что ответственный секретарь был человеком азартным и свежая тема его, похоже, зацепила. Он, раздумывая, походил по комнате – моё предложение явно показалось ему интересным, но, как человек партийный, за такой «почин» ответственности на себя брать не хотел, хотя и считался ответственным секретарём.

– Я один такие вопросы не решаю! Пойдём к главному. Пускай ему потом за это взыскание выносят.

Главным редактором в то время был человек-легенда – писатель Борис Полевой. За «Повесть о настоящем человеке» на самом верху советской власти его так уважали, что позволяли гораздо больше, нежели другим главным редакторам.

Поэтому журнал «Юность» считался очень задиристым. Восхваление религиозных людей в атеистическом советском обществе не поощрялось. Я думаю, всей редколлегии «Юности» понравилась не столько тема нравственности верующих (мы все тогда были атеистами), сколь возможность в очередной раз задраться к советской власти.

Через месяц, неожиданно даже для моего отца, мне выдали командировку на Амгунь!

Теперь, вспоминая по порядку всё случившееся, я думаю: как бы сложилась моя жизнь, если б тогда я не отправился в то далёкое путешествие? Я бы много чего недоуслышал и уж точно недополучил витаминов . Так и продолжал бы всю жизнь участвовать в гонках с коллегами… по узкоколейке.

До староверческой деревни на берегу реки Амгунь я добирался от Комсомольска-на-Амуре. Сначала по совершенно музейной узкоколейке, которую, судя по всему, прокладывали ещё колчаковцы, убегая от Чапаева.

Паровоз тоже был из тех, которые отбили чапаевцы у колчаковцев. Кассирша на вокзале предупредила, что билеты у неё остались только в последний вагон.

– СВ? – переспросил я, думая, что она оценит моё высокоградусное чувство юмора.

– Что? – не поняла кассирша.

– В спальный вагон?

– Да, там можно спать. Только надо взять с собой матрас или спальный мешок. У нас все вагоны спальные, умник! Кто где хочет, там и спит, – пробурчала она, выписывая мне билет почерком двоечницы-первоклассницы.

Не знаю, зачем она пугала меня последним вагоном? Вагон у этого поезда был один. Он же последний. В нём ехали простые советские люди. Ехали, не возмущаясь, поскольку за границей никто не был и, как можно по-другому ездить в поезде, никто не знал. Я не помню, были в нём полки или нет. Помню только, что никто не жаловался, наоборот: пили, рассказывали анекдоты и не просто смеялись, гоготали – ехали на стройку века! Кто-то за дублёнками и повышенной зарплатой, кто-то за новой жизнью, кто-то сбегал от правосудия, кто-то наверняка верил в то, что будет строить коллективное светлое будущее.

Наше неустроенное настоящее было настолько не устроено , что любое будущее казалось светлым. Это было чудное время надежд! Вожди величайшего государства в мире умело пользовались нашими надеждами и мечтами, периодически вбрасывая в народ лозунг-замануху, чтобы у «летариев» в очередной раз появилось ощущение, что коммунизм когда-нибудь всё-таки наступит. Словом, в «спальном» вагоне одновагонного поезда, где все спали на своих тюках и баулах, мы, почти счастливые, ехали в почти коммунизм, не веря в него, но из последних сил надеясь: а вдруг и вправду он откуда-то вынырнет после очередного вброса лозунга-протуберанца типа «Все на БАМ!» или «За социализм с человеческим лицом!».

Недавно я узнал, что в наше время среди молодёжи стало больше самоубийств, чем в советское. Сразу вспомнил тот вагон. В нём никому бы не пришла в голову мысль о самоубийстве. Или, как теперь говорят, о суициде. Да и слова такого поганого никто не знал. Впрочем, многих слов мы в то время не знали: инцест, дефолт, секвестр, инвестиция, инновация, инверсия, апгрейд, мониторинг, диверсификация, тюнинг, девальвация, диарея… Может быть, именно эти мусорные слова и приводят людей к депрессии? Попробуйте их громко и многократно произносить друг за другом – настроение мгновенно портится.