Виктор Хорев - Польская литература ХХ века. 1890–1990

В книге А. Щиперского «Из дневника военного положения» записаны впечатления автора о пребывании в лагере для интернированных, а также его раздумья о польских судьбах. Я. Гловацкий (р. 1938, с 1981 г. в эмиграции в США, автор остроумных фельетонов и популярных юмористических рассказов – сборники «Новый танец ла-ба-да», 1970; «Охота на мух и другие рассказы», 1974; «My sweet Raskolnikow», 1977, и др.) опубликовал повесть «Мощь хиреет» (1981). В ней в сатирико-ироническом ключе – от имени наивного простачка-рабочего – изображены события августа 1980 г. на Гданьской верфи (начало широкой забастовочной волны). Будни лет военного положения в уже отмеченном патетическом духе противостояния «мы-они» описаны М. Нуровской (романы «Чехарда», 1983; «Другой жизни не будет», 1987), Богуславой Лятавец («Тьма», 1989), другими авторами.

Менее политизирован роман Я. Бохеньского с символическим названием «Состояние после инфаркта» (1987, нелегальное издательство «Нова»), который, впрочем, вряд ли можно считать художественной удачей автора. Герой романа, лежащий в больнице после инфаркта, фиксирует в дневнике как перемены в своем состоянии, так и доходящую до него информацию о событиях за стенами больницы. Однако писателю не удалось добиться полноценного совпадения обоих планов повествования и тем самым задуманного метафорического обобщения.

В 1980 г. в подпольном издательстве «Нова» вышла первая книга интеллектуальных дневников К. Брандыса «Месяцы. Воспоминания о современности», охватывающих период 1978–1979 гг. Позднее под общим названием «Месяцы» регулярно издавались дневники писателя за следующие годы (1980–1987). По словам автора, «Месяцы» не являются ни дневником, в котором отмечаются каждодневные события и мысли, ни мемуарами, в которых создается собственная биография. «Это особая повествовательная конструкция, невымышленное повествование о чьей-то жизни» {193}.

В центре внимания Брандыса – актуальная политическая и идеологическая проблематика, которой жило тогда польское общество. Освещение этих проблем с позиций эмигранта (в 1980 г. Брандыс эмигрировал во Францию) не вызвало, однако, одобрения многих критиков, считавших оценки Брандыса поверхностными. Подчеркивая дух сопротивления тоталитарному режиму, возобладавший в Польше после 1956 г. («На август 1980 г. польская литература работала четверть века» {194}), Брандыс вынужден неловко оправдывать собственные идеологические и соцреалистические заблуждения: «Мне нелегко оценить человека, каким я тогда был – одного из тех, убежденных вопреки самому себе в том, что Разум содержится в истории и Истина сама осуществится во времени» {195}.

На фоне как правило пафосно обличающей коммунистический режим прозы «второго круга обращения» глубиной рефлексии, самоиронией и юмором, а также изысканностью стиля выделяется книга Я. М. Рымкевича «Польские разговоры летом 1983 г.» (1984, нелегальное издательство «Нова»). Жанр этого произведения трудно определить однозначно. В нем сплавлены элементы документального репортажа и вымысла, исторического эссе и автобиографии, литературно-критического исследования и традиционного романа, включены в него и стихи автора, известного поэта.

Действие книги происходит летом 1983 г. в пансионате, где несколько отдыхающих интеллигентов, в том числе герой-повествователь, писатель «пан Маречек», постоянно обсуждают политико-патриотические проблемы, волновавшие тогда поляков. Вперемежку обсуждаются и будничные заботы времени военного положения, и прошлое Польши с его многочисленными национально-освободительными порывами, не достигавшими цели, польские комплексы и стереотипы, будущее страны, определяемое сегодняшним днем. Мысль о том, что история совершается на наших глазах, что ее важнейшая составная часть – это современные события, а ее смысл проявляется в поведении и судьбах отдельных людей и общественных групп, определяет весь ход раздумий пана Маречека об участии личности (и себя самого) в истории и в истории культуры. «Фрагмент польского духа – «Солидарность», – думает пан Маречек, – и я в этом фрагменте, в своем, разумеется, небольшом масштабе, со своими мыслями, со своей болтовней и писаниной, со своими взносами в пятьсот злотых – и я по-своему способствовал созданию этого фрагмента, и я горжусь этим, я имею право гордиться».

Пан Маречек вспоминает серое воскресное утро 13 декабря 1981 г. (день введения военного положения) на Мокотовской улице, взволнованную толпу людей перед зданием «Солидарности», листовки, истеричный плач какой-то женщины, телеоператоров NBC, когда он «вдруг понял, что на его глазах совершается история, что он является свидетелем такого события, которое будет помниться и описываться в течение многих веков… совершается, впрочем, не впервые – такие серые холодные утра постоянно повторяются в истории его города…». Обращение к истории вызывает видение «буро-зеленых казаков на куцых лошадях, их мохнатых папах и длинных пик».

Как ни пытался Я. М. Рымкевич снизить иронией пафосность своего повествования, но и ему не до конца удалось это сделать. Ощущая себя частицей варшавской очереди, толпящейся «за ботинками и мясом», его герой заявляет: «Я возмущался вместе с этими бабами, вопил и проклинал вместе с ними, толкался среди них и ругался с ними, я жил и чувствовал вместе с ними, это была Польша и я был поляком. Это звучит патетично? Это было патетично – это наше стояние в очереди за ботинками, мясом, сыром и подштанниками».

В целом в прозе «второго круга обращения» 80-х гг., посвященной главным образом современным событиям (за исключением нескольких книг, а также изданий эмигрантской прозы, написанной, как правило, раньше), описание и интерпретация мира ограничивается описанием политического конфликта с резким отрицанием какого бы то ни было диалога с политическим врагом – носителем коммунистической идеологии. Это не могло не сказаться на художественной стороне произведений, что осознавали многие авторы. Т. Конвицкий, например, в 1986 г. заметил: «Подобно тому, как существовала конъюнктура проправительственная, так возможна и конъюнктура антиправительственная. Обе вредны для литературы. Я скажу даже нахально: одинаково вредны» {196}.

Более академично сформулировал эту мысль известный литературовед Г. Маркевич: «На отвоеванном плацдарме свободы [речь идет о литературе „второго круга обращения“. – В. Х] усиливалась идеологизация и даже актуализированная политизация культуры… Политическая борьба, перенесенная на территорию художественного творчества, имеет свои законы, а точнее обязательства – однозначность, использование контрастов без „светотеней“, что чаще всего неблагоприятно сказывается на этом творчестве» {197}.