Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы

Радикальная составляющая в культуре просто необходима, а в искусстве и подавно. Она необходима даже с самыми рискованными, с самыми шокирующими гуманистическое сознание интенциями. Я за радикальный проект, но я не вижу сейчас возможностей для его успешной реализации, потому что нет мощной консервативной составляющей. Понятно, что радикальное сознание пытается дразнить и сотрясать мейнстрим, но сам мейнстрим еще не сложился. Поэтому в литературе, в отличие от визуальных искусств, где традиции хоть как-то связаны с мировой практикой, радикальная составляющая выглядит уродливо, нелепо и в большинстве случаев маргинально.

Алла Латынина:Я согласна с Андреем Дмитриевым, что лучше говорить о дискурсе, нежели о радикальном и консервативном проектах. Разделение на просветительский и дегуманизирующий дискурс мне кажется более корректным. Радикальные художественные практики, безусловно, являются дегуманизирующими. Затрудняюсь ответить на вопрос, были ли они успешными. Наверное, были – настолько, насколько способствовали разрушению каких-то тоталитарных художественных практик (таков ранний Сорокин). Частично они были неуспешны, потому что деконструктивный заряд оказался тотальным и попал не в уродливый нарост на культуре, но в саму культуру (пример Сорокина).

Наталья Иванова:Оппозиции для литературы крайне важны и плодотворны. Я думаю, что результаты этих оппозиций никуда не исчезают. Апартеид, может быть, существует, но результаты дискуссий, их аргументация никуда не делись. Это вклад в литературу, она приобрела, а не утратила. Эта полемика и аргументация являются частью истории современной литературы и в то же время присутствуют постоянно в новых дискуссиях, которые способствуют развитию искусства.

Наталья Иванова:

Мы продолжаем обсуждать процессы, происходящие в современной литературе, их соотнесенность с либеральной идеологией. Сегодня речь пойдет о литературной критике. Первый круг вопросов нашей дискуссии связан с тем, что исторически происходило в нашей критике и что происходит сегодня.

Как мне кажется, на протяжении второй половины ХХ века литературная критика была четко разделена. Одно из напряжений, возможно самое главное для конца 1950-х и начала 1960-х годов, создавала оппозиция либералы – советские консерваторы, «Новый мир» эпохи Твардовского и журнал «Юность» – «Октябрь». Потом противостояли друг другу «Новый мир» – и «Молодая гвардия», «Новый мир» – и софроновский «Огонек». «Литературная газета» Александра Чаковского представляла собой допущенный сверху «либеральный» центр всех этих напряжений и пыталась снять некоторые из них. Тем не менее эти оппозиции продолжали существовать. Каждый лагерь отстаивал и пропагандировал среди читателей свои ценности, бдительно следил за чистотой своих рядов. Представить тогда, чтобы кто-то куда-то переходил, чтобы происходили какие-то подвижки в ту или иную сторону без ущерба для репутации того или иного критика, было просто невозможно.

На моей памяти действия такого рода характерны были только для одного критика, которому они присущи и сегодня. Речь идет о Льве Аннинском. Найти критика, который бы одновременно печатался, скажем, в «Новом мире» Твардовского и в «Октябре» Кочетова без урона для собственной репутации, более чем затруднительно. Аннинский продолжает это делать: он печатается и в «Дне литературы», и в «Литературной газете», и во многих других разнополюсных средствах массовой информации. У него своя собственная позиция. И когда спросили у него о причине этого, он ответил примерно так же, как ответила Мария Васильевна Розанова (а она тогда, к моему изумлению, впервые напечаталась в газете «Завтра», а потом в газете «День литературы»). Мария Васильевна сказала: «Я христианка, а христиане – это те, кто входят в клетку со львами. А те, кто не входят, трусы».

В конце 1980-х годов началась активная реанимация противостояния между «Новым миром» и «Нашим современником» в новой исторической ситуации. Линия раздела на либералов и патриотов прежде всего прошла по «толстым» литературным журналам, а также между «Огоньком» и «Московскими новостями». Это была не просто литературная критика – это была критика-публицистика.

Потом эти оппозиции стали постепенно переходить в другое качество, у каждого идеологического направления появилось свое поле деятельности. В ходе позиционных боев все аргументы были исчерпаны, и каждый продолжал собственное дело. В результате возникла парадоксальная ситуация. Если посмотреть на ультрапатриотов, то у них не произошло, на мой взгляд, никакого внутреннего разделения, скорее наращивание группы; а внутри либерально-демократического лагеря постоянно происходят новые расколы.

Сейчас это разделение, или, скажем так, напряжение, происходит между критиками актуальной словесности (условно говоря, постмодернистской литературы) и критиками литературы традиционалистского направления. Удивительно, но в «Новом литературном обозрении» (№ 62), целиком посвященном поэзии, совершенно отсутствует ее существеннейший спектр. Я могу назвать очень многих, кто остался за пределами критики: там нет ни Чухонцева, ни Инны Лиснянской. Трудно представить себе, что в «Новом литературном обозрении» или в журнале «Критическая масса» будет проанализирована проза Андрея Дмитриева.

В «Русском журнале» постоянно отслеживаются все литературные течения и сама литературная критика. Сеть стала средством обозначения любых позиций, местом, где можно обмениваться абсолютно разными впечатлениями, вступая в своего рода полилог. В свою очередь, публикацию некоторых произведений в печатных журналах осуществляют в качестве жеста. В «Критической массе» анализ традиционалистского текста будет жестом; если «Новый мир» печатает «Гамлета» Бориса Акунина или его же «Чайку» – это тоже жест.

Интересно мнение, в том числе Игоря Захарова как издателя, о том, существует ли единое поле действия литературной критики, вне зависимости от позиционирования самих критиков, от разделения на либералов и патриотов, традиционалистов и постмодернистов. Ведь невозможно себе представить, чтобы в прежние времена кто-то, как Дмитрий Ольшанский несколько лет назад, объявил себя черносотенцем и ушел в издание противоположного идеологического направления. А потом, когда это ему надоест, он заявил бы, что возвращается в «Новый мир», и его бы там приняли. Такое поведение можно расценить только как жест – идеологический или художественный. И если единое поле литературной критики существует, то я попрошу, чтобы вы его описали. Если же его нет, то можно ли наметить не только границы и линии оппозиции, но и пункты встречи, возможного диалога?

Читать дальше