Олег Егоров - Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Локальное время – пространство организовано по принципу строгой последовательности в фиксации протекающих событий. При этом, как правило, сам автор включен в событийный ряд на уровне личного участия в ограниченной (локальной) области пространства.

Континуальная форма хронотопа представляет собой пространственно-временную рядоположность событий, протекающих одновременно или с небольшими интервалами в разных местах, но связанных между собой по смыслу или по велению воли автора. Для такого дневника характерен взгляд «сверху» на пространственно удаленные события, некоторая отстраненность, при которой масштаб событий уменьшается, а сами они выстраиваются в более широкий ряд, не заслоняя одно другого. В рамках континуального хронотопа изображаются события, участником или свидетелем которых автор не был и не мог быть по причине их пространственной удаленности.

Форму времени – пространства в дневнике обусловливают несколько факторов. Первый и наиболее действенный – психологический тип личности автора. Дневниковеды с ярко выраженной экстраверсией работают преимущественно в рамках континуального и локального хронотопа. Их установка на внешний мир побуждает заносить в дневник события окружающей действительности и крайне редко – душевные переживания. Интроверты предпочитают психологический хронотоп.

Второй определяющей служит возраст автора. Дневники периода индивидуации в основном отражают духовное становление их авторов. Внешние события являются проекциями на мир их души. Если же автор после завершения индивидуации продолжает вести дневник, то последний приобретает форму локального хронотопа (В.А. Жуковский, Н.И. Тургенев, А.В. Дружинин, А.В. Никитенко).

Еще одним фактором, способным существенно повлиять на выбор пространственно-временной формы, являются социально-исторические изменения. В структуру локального хронотопа могут проникать сведения, материалы из тех сфер жизни, которыми данный автор никогда не пользовался как источниками своих подневных записок (B.C. Аксакова, И.М. Снегирев, В.О. Ключевский).

Классический дневник в большинстве его образцов представляет собой последовательный ряд подневных записей, в которых отражаются текущие события в жизни автора, его близких и знакомых. Автор стремится зафиксировать в дневнике наиболее значимые факты, свидетелем и участником которых он был. Время в таких случаях ограничивается прожитым днем, а пространство – тем сегментом действительности, в котором автор или кто-то из фигурирующих в записи людей присутствует физически: «29 <���июля 1824 г.> После ранней обедни, слушанной в моем приходе, – пишет в дневнике профессор И.М. Снегирев, – поехал для поздравления Шредера с ангелом; был в своем классе для повторения; обедал дома и отдохнул; приходил П.А. Федоров сказать об успехе своего экзамена и благодарил меня за содействие. Собрался идти к Л.А. Цветаеву, но попались Непышевские и увели с собой в Корсаков сад, где встретил много знакомых и должен был много кланяться. Лишние знакомства – лишние хлопоты» [110]; «Суббота, 30/18 <���ноября 1867 г.> Ходила утром отнести письмо на почту, – пишет в своем путевом дневнике А.Г. Достоевская, – и получила письмо из Москвы от Александра Павловича и Веры Михайловны. Вера Михайловна пишет, что будто бы видела сон, что у меня родилась дочь. Послала к Ване мой портрет. Вечером был у нас Огарев; Феди не было дома, так он со мной сидел и много разговаривал о разных разностях. Потом пришел Федя и затопил печь; Огарев дал ему 60 франков. Мы обещали воротить через две недели» [111]; «Селище, 29 марта < 1901 г.> Встал в 6 час, – пишет в дневнике композитор СИ. Танеев. – Болит немного голова. Трудно работалось. Дописал 3-ю часть фуги (не всю еще). Пилил дрова 1/2 часа. Гуляли по Бодискинской дороге, вернулись через садовую калитку. Очень грязно. Местами проваливается снег. Вечером читал вслух биографию Александра Македонского. Делал гимнастику. Лег в 10 час. Сегодня ездили на почту – ничего не получено» [112].

В приведенных записях, принадлежащих разным эпохам и людям с разным культурным уровнем, хронотоп дневника совпадает с календарным временем и служебно-бытовым пространством их авторов. Время и пространство здесь абсолютны и вписываются в ньютоновскую модель малой вселенной. Подобный дневник отражает мир человека, который уютно чувствует себя в русле естественного временного потока, заведенного порядка жизни. Последний можно выразить в формуле n + 1... Такой дневник может начаться на любой точке жизненной прямой и на любой точке закончиться, как это и было с цитированными выше дневниками.

Помимо дат астрономического календаря, вехами в дневнике могут служить религиозные праздники и знаменательные семейные события, естественно вписывающиеся в универсальный жизненный хронотоп. Порой дневник включал в себя ряд фенологических наблюдений и таким образом вписывался в природный ритм. «Март 1897 года. 1. Весна. Утро – 6 1/2. Тихо, снег прекратился, но пасмурно. Сегодня пятилетняя годовщина, как куплено имение в Мелихове. Полдень – 3°. Антоша поехал в Угрюмово. Вечер – 8°. Доктор Витте и князь Шаховской ночевали у нас» [113], – пишет в своем дневнике П.Е. Чехов.

Независимо от содержания записи подобный дневник выражал философию обыденной жизни. Брать материал шире и говорить о большем не позволяли именно пространственно-временные рамки. Время и пространство в таких дневниках сужало кругозор автора и независимо для него самого очерчивало границы его сознания. Только человек с огромной силой привычки и хорошо натренированный мог с методическим постоянством, изо дня в день, из года в год делать записи в заданных координатах.

Чаще всего в таких случаях пространственно-временная форма дневника зеркально отражала образ жизни автора, стиль его работы, весь жизненный уклад. Например, советник Министерства иностранных дел В.Н. Ламсдорф, которому принадлежит один из обширнейших дневников конца XIX в., неделями не выходил из здания, в котором одновременно помещались его квартира и служебный кабинет. Его дневник отражает эту пространственную замкнутость. Записи ограничиваются делами министерства, анализом телеграмм и других документов, служебными и приватными беседами в узком кругу дипломатов, чиновников других ведомств и высшей аристократии. В одной из записей он даже признается в том, что начальство замечает его стремление к обособленному и замкнутому существованию: «<...> мое воздержание от придворной жизни не столь полное, время от времени я там появляюсь, чтобы избежать создания впечатления моей обособленности». Другая запись свидетельствует чуть ли не об агорафобии (боязни открытых пространств) автора: «Среда, 11 мая <1894 г.> После обеда, набравшись храбрости и как следует укутавшись, отправляюсь в баню на Бассейной, чтобы принять душ» [114].