Евгений Шраговиц - Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя

Возвращаясь к сравнению двух текстов (Г. Иванов и Окуджава), мы должны упомянуть, что в обоих обрисована внешность поэта, но по-разному. Окуджава, в отличие, видимо, от Иванова, не заботился о портретном сходстве. Скорее он стремился воссоздать некое представление о том, как должен выглядеть поэт, присутствующее в массовом сознании. Физические характеристики «тщедушный и неловкий» отсутствуют в описаниях Лермонтова современниками. Мы можем прочесть у И. С. Тургенева: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-тёмных глаз. Их тяжёлый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине» [254]. Видимо, «тщедушие и неловкость» должны были символизировать конфликт между видимой физической слабостью и творческой мощью, хотя они не были свойственны Лермонтову в действительности.

Следующие за описанием поэта строки во «Встрече» Окуджавы содержат монолог Лермонтова, обращенный к лирическому герою.

Ясно, что в стихотворении Окуджава не пытается имитировать стиль Лермонтова. Также он, возможно, не ставит себе цель досконально воспроизвести перед читателем мироощущение этого поэта. Часто он просто вкладывает в уста классика мысли, приходившие ему в голову. Но при этом он использует образы как из произведений Лермонтова, так и из приведенного нами стихотворения Иванова. Процитированный только что фрагмент текста, где Лермонтов дарует прощение и Мартынову, и царю, может показаться непонятным читателю, если он не вспомнит о том, что тема прощения в те годы волновала Окуджаву. Она лежит в основе христианской этики, близкой Окуджаве, несмотря на то, что он не был верующим. Выполнение евангельского завета о прощении, очевидно, давалось Окуджаве тяжело, на что указывает стихотворение «Прощание с осенью» (1964), которое он часто читал на своих концертах. Вот несколько строк из него:

Окуджава повстречал Лермонтова уже «очистившимся», освободившимся от пороков, присущих ему при жизни, – поэтому, в полном соответствии с христианской этикой, он готов всех простить, к чему, как мы о нем знаем, прежде был не склонен.

В связи с темой гибели можно вспомнить и стихотворение, которое написал сам Лермонтов: «Смерть поэта» о Пушкине. В чем-то Окуджава ориентировался на него. Примечательно, что и у Окуджавы, и у Иванова, и в «Смерти поэта» встречаются по отношению к герою определения «один», «единственный», но во всех стихотворениях у них различные смыслы. Лермонтов пишет: «Один, как прежде…и убит». Тут имеется в виду крайняя степень обездоленности, отсутствие при жизни единомышленников и вечная тема – противостояние толпе. Иванов также вводит в свое произведение тему одиночества, перефразируя строчку из стихотворения «Выхожу один я на дорогу…». Но для Иванова, возможно, эта тема важна потому, что стихотворение касается метафизических проблем творчества, а каждый поэт одинок на своем творческом пути, ему никто не помогает принимать решения, никто не сопровождает его, он в это время – с глазу на глаз с Богом. Окуджава дает Лермонтову характеристику «единственный на этот шар земной», но она говорит не об одиночестве, а об уникальности.

Можно провести и некоторые другие параллели «Смерти поэта» с текстом Окуджавы. В «Смерти поэта» есть строчки:

Слово «венок» в «Смерти поэта» появляется дважды. Дважды это же слово употребляется и во фрагменте «Встречи», который мы цитировали, в близком к лермонтовскому контексте.

Нужно сказать также немного о теме дуэли, которая неизбежно должна была возникнуть во «Встрече», и о конкретных обстоятельствах, сопутствовавших гибели Лермонтова. Каждый, кто учился в школе, помнит следующую строку из стихотворения Лермонтова: «В руке не дрогнул пистолет».

Окуджава же писал о дуэли так:

Этими строками можно было бы охарактеризовать последний час Лермонтова. О нем вряд ли уместно сказать, что он умер «с напрасной жаждой мщения», как он сам написал о Пушкине. Лермонтов был убит приятелем еще с юнкерских времен, над которым он постоянно публично насмехался и к тому же не очень этично вел себя по отношению к его сестре, а дуэль фактически спровоцировал. Подробности дуэли с Мартыновым и все обстоятельства, приведшие к ней, до сих пор не ясны и вряд ли когда-нибудь выяснятся. Известно только, что Мартынов отделался самым лёгким возможным по закону наказанием за убийство на дуэли. Может быть, потому, что царь, наследник престола, и многие из его окружения очень не любили Лермонтова. Некоторые современники считали, что конец Лермонтова был предопределен – если бы на той дуэли он выжил, погиб бы на другой. Поэтому Лермонтову, наверное, было бы нетрудно простить Мартынова, и еще не факт, что Мартынов пошел бы на полное примирение с ним. Скорее всего, обо всем этом знал Окуджава, и предположение о прощении в его устах не выглядит поэтому невероятным. Озадачивают другие строки:

По нашему предположению, в этом отрывке речь идет о двух сторонах личности Лермонтова: о Лермонтове-поэте и о Лермонтове-человеке, который при жизни вел себя определенным образом. Можно сказать, что на поступки Лермонтова наложило отпечаток его же произведение. По мнению некоторых современников, Лермонтов сознательно или безсознательно старался соответствовать им же созданному образу Печорина – разочарованного циника. Вот что по этому поводу написал знавший Лермонтова И. С. Тургенев: «Не было сомнения, что он, следуя тогдашней моде, напустил на себя известного рода байронический жанр, с примесью других ещё более худших капризов и чудачеств. И дорого же он заплатил за них» [255]. Может быть, говоря: «Другой поручик был тогда убит», Окуджава имеет в виду, что Лермонтов освободился от «печоринской», демонической стороны своей личности, и даже подразумевает гибель Печорина и воскресение Лермонтова как возможный поворот событий за гранью этого мира, хотя в «Герое нашего времени» военный чин Печорина назван только однажды: тогда он был прапорщиком. В чине корнета, что в гвардейской кавалерии являлось эквивалентом чину прапорщика, Лермонтов был в первый раз сослан на Кавказ. Можно предполагать, что возродился в стихотворении Окуджавы Лермонтов-поэт без всякой примеси наносного в его характере – если считать подражание Печорину чем-то не глубинным, нарочитым.