Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Еще один афоризм Воланда, который превратился в крылатое выражение, бесконечно цитируемое без всякого понимания: Маргарита после бала сатаны, измученная «каторжным трудом самообладания» [18], – это выражение мы позаимствовали у П. Сапронова, – понимает, что она обманута и ничего не узнает о своем возлюбленном. «Попросить, что ли, самой…?” Нет, ни за что”, – сказала она себе.

– Всего хорошего, мессир, – произнесла она вслух, а сама подумала: «Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь»…

– Верно! Вы совершенно правы! – гулко и страшно прокричал Воланд, – так и надо!… Никогда и ничего не просите!Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина!(ММ-2. С. 733).

При комментировании этого эпизода нам кажется уместным вспомнить крылатое советское выражение – «жалость унижает», которое очень емко выражает ментальность того времени.

Этот любимый афоризм советской эпохи вполне мог бы присвоить себе сам Воланд в силу того, что эта формула, во-первых, имитирует голос самой истины, а, во-вторых, как и в языке Воланда, мы улавливаем инфернальную двусмысленность и в этом «крылатом слове». Этот афоризм выражает идеологию репрессивного государства; это послание ко всем: и к палачам и к жертвам; это «крылатое выражение», во-первых, оправдывает жестокое обращение с человеком; во-вторых, содержит в себе угрозу по отношению к тем, кто не потерял способность сострадать ближнему, и, наконец, запрещает страдающему жаловаться, предлагая ему молчать о своем горе, о своей боли.

Маргарита – человек, доведенный до отчаяния и гибнущий молча. Ее мучитель, испытывая ее, проверяет, способна ли его жертва играть по его правилам до конца, то есть молчать до смертной черты. Маргарите была навязана роль «гордой женщины», «королевы», и от того, сумеет ли она эту роль сыграть, зависело все: ее жизнь, жизнь мастера, любовь, счастье. Маргарите интуиция любящей женщины сразу подсказала правильный тип поведения: она была удостоена похвалы и «мессира», и самого автора, назвавшего ее «умницей». Маргарите хватило «королевского» самообладания до самого конца: она не стала «просить», взывать к жалости и состраданию дьявола, она не стала апеллировать к его доброте, не оскорбила достоинство палача-владыки предположением, что он добр, а следовательно, слаб, конечно, с его точки зрения. Маргарита прошла испытание на понимание главных требований властителя к подвластному ему человеку.

« Никогда ничего не просите»означает в переводе с «немецкого» на человеческий приблизительно следующее: «гибни молча и не жди сострадания к себе от того, кто сильнее тебя, то есть того, кто властен убить тебя тогда, когда найдет это полезным для себя; не унижай владыку, допуская предположение, что его можно разжалобить, а следовательно, что им можно управлять». Сила власти Воланда в том, что он недоступен жалости. А. Кураев интерпретирует воландовское табу на просьбу как запрет на молитву [19]. Это тот редкий случай, когда мнение А. Кураева не вызывает у нас возражения.

Назвав Маргариту «гордой женщиной», Воланд таким образом похвалил свою жертву, в частности, за ее готовность молча наложить на себя руки. Возвратив Маргарите жизнь, Воланд делает ее своей благодарной заложницей, обязанной ему всем. Всё это было бы похоже на игру кота с мышью для сладостного ощущения себя самим богом, отнимающим и возвращающим жизнь по своему усмотрению, если бы за поведением Воланда не просматривался властный расчет, о котором мы будем размышлять далее. Теперь, наверно, можно попытаться сконструировать перевод этой реплики Воланда: «Сами предложат и сами всё дадут». «Сами»– это те, «кто сильнее вас».

«Вас», – то есть «внезапно смертных» людей, в число которых сам Воланд себя не включает. А «всё»– это вовсе не то всё, что хочет обездоленный подвластный, а всё, что захочет сам властитель, то есть захочет – даст жизнь, а захочет – отнимет.

В этом маленьком эпизоде Воланд имитирует великодушие самодержца, но от подлинного великодушия сильных мира сего он бесконечно далек. Эту сцену нам еще предстоит подробно комментировать, сейчас мы сосредоточены только на тайных смыслах Воландовой речи.

Заканчивая главу об особенностях властной речи персонажа, который разыгрывает перед нами роль всесильного владыки, чье могущество беспредельно, заметим, какое огромное значение в устройстве лаконичной речи Воланда имеют всевозможные местоимения и местоименные наречия. Они употребляются без какой бы то ни было связи со знаменательными частями речи, читатель сам наполняет их смыслом, вследствие чего речь Воланда имеет вид предельного обобщения и одновременно утрачивает номинативность, провоцируя доверчивого и неискушенного человека заполнять эти пустоты обнадеживающим его человеческим смыслом.

Кремлевский «фокусник» под маской «профессора черной магии» Воланда узнается по откровениям его «немецкой» речи. Его в идение человека организует законы его речи. Мы подошли через слово «фокус» к важнейшим мотивам романа – мотивам в Идения и вид Ения, в частности, к теме оптической иллюзии. У слова «фокус», кроме значения «рукотворного чуда», есть еще одно значение научно-технического термина. [ «Фокус – точка, в которой фотографируемый предмет получает отчетливое изображение на снимке. Быть в фокусе. Не попасть в фокус». – Из «Словаря иностранных слов».]

Следует поставить вопрос об особой оптике в идения и ее законах в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». К этой проблеме относятся вопросы о том, на чем фокусируется взгляд персонажа, на чем фокусирует взгляд читателя сам автор, т. е. что оказывается в кадре, вопрос об источнике света, которым освещен предмет, попавший в кадр. Как связаны оптика зрения с психологией и этикой персонажа? Является ли то, что видит персонаж, его характеристикой или картина, которую видит персонаж, нейтральна по отношению к его внутреннему портрету?

Булгаков – человек театра, мы во всем видим эту его особую одаренность – конструировать диалоги, выстраивать декорации, эффектно работать с освещением, создавать иллюзии, мистифицировать – словом, виртуозно использовать все театральные технологии – это для него естественный способ мышления. Какой бы эпизод он ни создавал, его художественная ткань оказывается проработана так, что все можно увидеть внутренним зрением на театральных подмостках. И уж конечно, назвав окружение Воланда «свитой», Булгаков помнил сценический принцип, гласящий, что «свита играет короля». Поскольку нас занимает загадка Воланда, нам кажется важным прокомментировать образы «демонов», составляющих свиту «мессира». Литературная и мифологическая родословная этих человекоподобных существ изучена булгаковедами подробно и даже дотошно. Но нас интересует логика их поведения, специфика их юмора, ибо, по нашему убеждению, они «играют короля».