Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

О сути отношений мастера и Маргариты с «нечистой силой» пойдет речь в других главах нашего исследования, сейчас заметим, что Маргарита кажется полноправным участником небольшой дружеской пирушки, во время которой именно в беседе с ней прозвучат дьявольские шутки, прокомментировать которые нам сейчас предстоит. Тема беседы – расстрел барона Майгеля в финале бала.

Начинается дружеская пирушка после расстрела с того, что потрясенному происшедшим «новичку» дают выпить чистого спирта. Необходимость употребления этого целебного напитка была хорошо известна всем, кто выполнял по ночам важнейшую государственную «работу» по истреблению «врагов», «вредителей», «шпионов», «троцкистов». Теперь нам известно, что непосредственным участникам и исполнителям смертных приговоров в обязательном порядке выдавался спирт, это была осознанная государством необходимость для поддержания работоспособности «кадров» на тяжелейшем участке их трудового фронта. Мы видим, что Булгаков был очень информированным современником, и не потому, что у него были какие-то особые источники информации, а потому, что он был тогда среди тех немногих, кто не согласился добровольно стать слепым и глухим. Шуточка Бегемота в ответ на испуганный вопрос Маргариты: «Это что, водка?»– отчетливо обозначает особый смысл этого застолья: «Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!(ММ-2. С. 729).

… – А скажите, – обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, – вы его застрелили, этого бывшего барона?

– Натурально, – ответил Азазелло, – как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить.

– Я так взволновалась! – воскликнула Маргарита, – это случилось так неожиданно.

– Ничего в этом нет неожиданного, – возразил Азазелло, а Коровьев завыл и заныл:

Как же не взволноваться? У меня самого поджилки затряслись! Бух! Раз! Барон на бок!

– Со мной едва истерика не сделалась, – добавил кот, облизывая ложку с икрой.

– Вот что мне непонятно, – говорила Маргарита, – неужели снаружи не было слышно музыки и вообще грохота этого бала?

– Конечно, не было слышно, королева, – объяснил Коровьев, – это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать (ММ-2. С. 731).

Все три «рыцаря» из свиты «мессира» высказались по поводу расстрела. Роль Азазелло – быть исполнителем, его главное достоинство – точность и скорость. Никакой рефлексии по поводу тех поручений, которые ему надлежит выполнить, в его сознании нет, и вообще никаких мыслей нет, кроме абсолютной убежденности, что приказ обязателен для исполнения. Поэтому вопрос Маргариты: «Вы его застрелили?» – он понимает как сомнение в том, что он исполнил приказ «мессира». Поэтому в риторическом вопросе Азазелло: «Как же его не застрелить?» – отчетливо слышна интонация недоумения исполнительного порученца: «Как же не выполнить приказа? Приказы надо выполнять». Но читатель схватывает на лету только интонацию уверенности в необходимости совершенного, которую принимает за идею оправданности убийства барона. И видя, что Азазелло убежден в объективной необходимости расстрела, читатель вынужденно принимает фразу палача – «его обязательно надо застрелить»– за формулу высшей справедливости.

Л. Баткин, изучая фигуру Сталина, в аспекте его способа мыслить и говорить, особое внимание уделил феномену «железной логики» генсека. И, к своему немалому удивлению, обнаружил, что никакой логики нет вообще. Он открыл нечто удивительное, что «мысль Сталина не движется к выводам, а только имитирует это движение. Бесконечные тавтологии, вопрос – ответ. «Классическое толчение воды в ступе» [20].

Реплика Азазелло: «Как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить», – это прямое копирование «логики» речи генсека, это «эхо» его речи. Но это же – и тиражирование формулы приговора, превращение действия «застрелить» во что-то обыденное, естественное, само собой разумеющееся, в норму жизни.

Коровьев, по своему обыкновению, фальшивит и переигрывает в своем мнимом сочувствии чужому переживанию. Это его специфическая шутовская игра в «доброго следователя». Мы видели это театральное представление с разделением на «доброго» и «злого» представителя власти в сцене приезда «киевского дядьки». Пародийно изображая свою взволнованность событием убийства, Коровьев осмеивает саму человеческую реакцию на факт убийства, потрясенность человека этим событием. Для Коровьева – эта реакция шока означает только человеческую слабость, и она его искренне смешит, еще и потому, что на место расстреливаемого Коровьеву легко всегда подставить впечатлительного собеседника. Только тому, кто убивает постоянно и знает наизусть этот вид деятельности, может быть смешна взволнованность новичка, ставшего впервые участником такого «прозаического» действа.

Кот подхватывает на лету шутку Коровьева и продолжает развивать ее, доведя до очевидного абсурда. Ведь, в самом деле, может быть лишь что-то одно: или истерика, или облизывание ложки с икрой. Ясно, что кот свой выбор между «истерикой» и «икрой» давно сделал, и этот выбор логически неоспорим и очевиден: икра лучше, чем истерика. Быть палачом при Воланде – это иметь все материальные блага, одно из которых в русском языке обозначено фразеологизмом «есть икру ложками».

В следующем фрагменте этой дружеской беседы у камелька при свечах будет сформулировано очень важное условие палаческой работы в ту эпоху. Маргариту волнует, не было ли слышно «снаружи» «музыки и… грохота». И Коровьев внушительно ответил: « Этонадо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать». Здесь сформулировано важнейшее правило работы «известного учреждения».

В ответе используются указательные местоимения далеко не случайно. Попробуйте на их место поставьте номинативные обороты. Это попросту невозможно, потому что у ЭТОГОнет имени в человеческом языке. За этим местоимением зияет вход в настоящую преисподнюю.

По всем подразделениям «известного учреждения» отдавались такие приказы, писались инструкции по технике безопасности, чтобы «это поаккуратнее надо делать».

Примечание:Автор, сам петербуржец, свидетельствует, что в городе, тогда называвшемся Ленинградом, упорно сохраняются устные рассказы о том, что по ночам вокруг Большого Дома – народное название здания на Литейном проспекте, где размещался местный НКВД, – стояли грузовики с включенными моторами, чтобы заглушать крики истязуемых, выстрелы и другие звуки «великого бала сатаны».