Самарий Великовский - Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю

Распространяясь вширь и вглубь в промежуточных прослойках нынешнего западного общества, подобная житейская философия взрыхляет почву для посева бунтарских настроений самых разных оттенков. Всходы этой мятежности вместе с тем несут отпечаток обстоятельств своего произрастания. Разуверившись в идеологии провалившейся, зачастую сохраняют неприязнь ко всякой идеологии. У Камю такая настороженность постепенно переходила в открытую вражду ко всем, кто, не полагаясь на сомнительный промысел судеб, но и не утешаясь скорбным кивком в сторону нашего извечного «удела», пробовал обуздать разрушительные стихии истории и поставить себе на службу ее созидательные возможности. Сбитый с толку своими опасениями и подозрениями, Камю пытался строжайше предписать левому бунтарству за рубежом застыть в своем росте, окаменеть в жертвенном «праведничестве», под страхом перерождения не примыкать к идеологически вооруженной революционности и тем обречь себя на жесты вместо дела. Он довольствовался тем, что предлагал кодекс чести себе подобным – «вольным стрелкам», этим воинам-любителям, которые очень скоро расстаются с иллюзией хоть как-нибудь воздействовать на исход схватки, мечутся, не зная куда прислониться, и в конце концов либо идут на мировую с тем станом, который они порывались было покинуть, даже встают в ряды его защитников, либо застывают где-то на распутье беспомощным укором всему свету. В обоих случаях это граничит со стыдливым возвратом под крыло прежней идеологии.

И тогда потихоньку меркнет сама их первоначальная вера в детскую безгрешность всего врожденного, а зловещая червоточина, причина всех неурядиц, мерещится им где-то в самом корне рода людского. В духовном крахе позднего Камю сказалось то смущение умов, которое охватило не одного его в середине XX столетия, когда в очередной раз подтвердилась в общем-то старая, как мир, но каждым поколением с горечью постигаемая истина, что история не гладкий, подметенный добросовестным дворником тротуар. Камю это открытие настолько ошеломило, что он принялся звать на окольные тропы, ведущие в никуда.

И в этом тупиковом исходе, в том, что он рано или поздно, но непременно подстерегает на каком-то повороте всякого, кто не сумел стряхнуть чары «несчастного сознания», – одна из худших бед, приносимых столь неверным духовным поводырем. «Проклятые вопросы», с настойчивостью им подсказываемые, приближают вплотную к некоторым узловым духовно-историческим перекресткам, где небесполезно задержаться, осмотреться кругом, толком поразмыслить. Но при всей трудности дороги к ним, требующей разрыва с сознанием самодовольным, это все же полдела. Вторая, и самая ответственная его половина – двинуться дальше, сообразив куда и как. Камю это не удалось. Он застрял на перепутье, устрашившись неминуемых подвохов, растерялся, запутался сам и принялся путать тех, кто ему внимал. Это не зачеркивает его вопросов. Это побуждает ставить их иначе и искать ответы.

Другие ответы.

Надежнее.

Подробнее см. кн.: Гайденко П. П. Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания Сёрена Киркегора. М., 1970; Быховский В. Э. Кьеркегор. М., 1972.

Ниже нам предстоит вновь и вновь касаться этой основной посылки экзистенциалистского миросозерцания, выяснять ее социально-исторические корни, ее идеологическое значение, отнюдь не постороннее идущему в сегодняшнем мире сражению за умы и души, рассматривать вытекающие из нее нравственные и эстетические следствия. Сейчас же – поскольку именно от нее зависит присущий экзистенциалистам особый угол зрения на бытие и поскольку задача данных предварительных замечаний лишь вкратце наметить вытекающий отсюда особый подход к истолкованию их писательского творчества – здесь достаточно просто указать на этот момент, отослав к вышедшим у нас в последние годы работам, где он подвергнут развернутой и обстоятельной философской критике. См., в частности, сб. «Современный экзистенциализм». М., 1966, и кн.: Соловьев Э. Ю. Экзистенциализм и научное познание. М., 1966; Какабадзе З. М. Проблема «экзистенциального кризиса» и трансцендентальная феноменология Эдмунда Гуссерля. Тб., 1966; Богомолов А. С. Немецкая буржуазная философия после 1865 года. М., 1969; Кузнецов В. Н. Жан-Поль Сартр и экзистенциализм. М., 1970; Одуев С. Ф. Тропами Заратустры. М., 1971; сб. «Философия марксизма и экзистенциализм». М., 1971.

Обстоятельство, уже отмечавшееся в некоторых зарубежных работах, хотя получившее достаточно разные толкования и оценки. Согласно одному из комментаторов экзистенциализма, старавшемуся раскрыть его изнутри, тот факт, что он «выступил одновременно и в философском и в литературном обличье… не есть просто его внешний признак, но коренится в самой его сути» ( Bense Max . Was ist Existenzphilosophie? Zürich, 1955, S. 1). Другой, обнаруживая разительную перекличку между идеями немецких основоположников этой философии и шедшими совершенно от нее независимо поисками таких писателей, как Валери, Жид, Мальро, заключал: «Философия мало чему могла научить этих последних, зато они могли научить ее многому» ( Everett W. Knight, Literature Considered as Philosophy. The French Example. N.Y., 1959, p. 125).

Sartre Jean-Paul. La Transcendance de l’Ego. P., 1965, p. 113.

Camus Albert. Carnets I. P., 1962, p. 23.

Beauvoir Simone de. La Force de l’Age. P., 1960, pp. 49–50.

Beauvoir Simone de. Littérature et métaphysique. – «Les Temps modernes», avril 1946, pp. 1160–1161.

Merlo-Ponty Maurice. La Phénoménologie de la perception. P., 1945, p. XVI.

Sartre Jean-Paul. Forgers of Mythes. – In «Playwrights on Playwriting». Ed. by Toby Cole. N.Y., 1961, p. 119.

Подробнее см. статью Бачелис Т. «Интеллектуальные драмы. Сартра» в кн. «Современная зарубежная драма». М., 1962, а также мой очерк «Путь Сартрадраматурга» в кн.: Сартр Жан-Поль . Пьесы. М., 1966.

Camus Albert. Essais. Paris, Bibl. de la Pléiade, 1965, p. 178. Далее в тексте римская цифра II в скобках отсылает к этому собранию эссе и публицистики Камю, арабская цифра – к страницам.

Camus Albert. Théâtre. Récits. Nouvelles. Paris, Bibl. de la Pléiade, 1962, p. 1743. К этому полному изданию художественного наследия Камю в дальнейшем отсылает римская цифра I.

Заимствованный из «Феноменологии духа» Гегеля, этот термин ныне используется рядом наших исследователей той обыденной идеологии, которая имеет хождение – наряду с «довольным» мещански-охранительным сознанием и как его перевернутая тень – в промежуточных мелкобуржуазных слоях, в том числе и особенно в среде интеллигентов Запада; механизмы этого житейского, дотеоретического мышления зачастую прослеживаются затем и в трудах крупных философов-идеалистов нашего столетия (см. работу Мамардашвили М. К. Категория социального бытия и метод его анализа в экзистенциализме Сартра. – Сб. «Современный экзистенциализм». М., 1966). Иносказательная броскость словосочетания в данном случае не слишком опасная помеха, поскольку оно призвано дать представление о духовной деятельности на том ее уровне, где она еще крайне рыхла, не выкристаллизовалась вполне и не втиснута в жесткое русло системы. Емкий намек тут, видимо, уместнее, чем однозначное определение.