Елена Бузько - «Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

Сравнение Муравьева с Шатобрианом основано главным образом на сходстве эстетических взглядов обоих авторов. Для Муравьева, как и для Шатобриана, критериями прекрасного являются изящество, эстетическая гармония. Он находит их не только в христианских храмах. Во время продолжительного своего странствования Муравьев, помимо Святой Земли, побывал в Египте и Греции, путешествовал по Нилу и Средиземноморью. Столица Египта с «ее дивными мечетями и бесчисленными минаретами» вызвала у него восторг, а окрестности Трои — ассоциации с песнями Гомера.

Конечно, более всего гармонии Муравьев ожидал в Иерусалиме «между святынею самих мест и святостью обрядов, напоминающих великие события». Но здесь его нередко ждало разочарование, ибо воображение представляло величественное здание Воскресенского собора, а в реальности перед ним вставала «нелепая громада зданий, пристроенных к храму и со всех сторон обезобразивших наружность его до такой степени, что по одному только входу можно отличить оный от прочей груды строений» [89] Муравьев А. Н. Путешествие… С. 175. . Пребывая в храмах и монастырях Палестины, Муравьев, как видно из текста его «Путешествия», старается не останавливать внимание ни на «безобразно пристроенном» к церкви Обретения Креста католическом монастыре, ни на «безобразно прислоненном» к часовне Св. Гроба приделе коптов, ни на «убогих» приделах армянской церкви.

Напротив, богатое внутреннее убранство соборов, изящество алтарей, «картины лучших художников», украшающие преимущественно отделанные с большим вкусом католические церкви, привлекают автора «Путешествия». В этой связи показательно описание ценностей католического монастыря Благовещения в Назарете: «Великолепная картина, отличной, но неизвестной кисти, изображает над самым престолом благовещения дивное событие сего святилища <���…> Я никогда не видал ничего совершеннее сей картины, которою восхищаются все пришельцы Запада, и, пораженный ею во мраке пещеры, в священном ужасе мечтал быть свидетелем самого события. Хотя есть еще несколько картин в храме, примечательных по своей живописи <���…>, ни одна из них не может сравниться с первою. Изящные произведения художников Запада имеют особенное достоинство в диких краях Востока, перенося на миг странника из земли варварства в благословенное отечество искусств» [90] Муравьев А. Н. Путешествие… С. 240. . Неудивительно, что очарование «роскошной картины» Константинополя, «величие» и «краса» Иерусалима исчезают для автора «Путешествия», как только он видит мрачные улицы, смрадные закоулки, безобразные здания, разрушающие гармонию живописного пейзажа.

В поэтизации религиозного чувства, в формах его художественного выражения Муравьев во многом следовал за своим французским предшественником. Но не только общий эстетический взгляд на христианские святыни сближает Муравьева с Шатобрианом: налицо сходство целей их странствований. «Блестящий век рыцарства» всегда сильно действовал на воображение Муравьева и неизменно ассоциировался у него с землей Палестины. Война России с Турцией 1828–1829 гг., участником которой был Муравьев, лишь усилила в нем воспоминание о крестовых походах и битвах, но не исчерпала «пылкого влечения» автора «Путешествия» к рыцарским подвигам: «…я хотел, — пишет Муравьев, — посетить священные места, возбуждавшие благочестивое рвение рыцарей; и часто мой паломнический посох стучал по их могилам, которые они изрыли себе богатырским мечом в Святой Земле» [91] Муравьев А. Н. Битва при Тивериаде. Киев, 1874. С. 10. .

Подвиги крестоносцев, когда-то описанные Муравьевым в «Битве при Тивериаде», занимают в «Путешествии» особое место. Средневековые рыцари оказываются родственными душами путника. Они, пожалуй, единственные, кто может воодушевить героя, развеять его одиночество. Описания следов рыцарства сопровождаются в «Путешествии» пространными сентенциями: «Мне отрадно было встретить в столь дикой пустыне память крестоносцев, сих бурных выходцев Европы, увлеченных воображением пылким в бесприютную чужбину, и по следам которых я столь же пламенно стремился в Палестину. Сходство чувств, та же цель, те же места и сверх того одиночество, все сие сроднило меня с пустынным прахом Балдуина! И я в степях Аравии, скитающийся русский, с невыразимым участием, стоял над забытою могилою сего некогда славного короля франков, грустно размышляя, что и в сей безлюдной пустыне, где ветры заметают след человеческий, — витязи всех веков, всех стран и народов, отовсюду приходили класть свои кости, наполнять славную пустоту степи!» [92] Муравьев А. Н. Путешествие… С. 136. В тексте «Путешествия» подобные «рыцарские» фрагменты встречаются часто [93] Двадцать лет спустя после первого путешествия Муравьев вновь посетит Иерусалим, но воспоминания о рыцарских временах уже не будут тревожить его воображение. В «Письмах с Востока», адресованных митрополиту Филарету, Муравьев признавался, что «рыцарские века», которые он описал «в первом пылу молодости», впоследствии не волновали его. . В них вполне ощутимо желание автора создать некий романтический образ. Тема рыцарства проявляется в описаниях тех исторических мест, которые связаны с памятью крестоносцев, прежде всего могил их вождей — Готфрида и Балдуина [94] Кроме того, третье издание книги Муравьева вышло с приложениями: «Орден рыцарей Св. Гроба», «О обрядах, с какими посвящают рыцаря Св. Гроба, когда он лично присутствует». . В реальной жизни Муравьев старался походить на лирического героя своего стихотворения «Паломник»: «Я принял крест, я посох взял, Меня влечет обет священный…». Это стремление предстать перед литературной общественностью в образе странствующего рыцаря было не только вполне осознанным, но и демонстративным: перед тем, как отправиться в странствие, Муравьев прислал в «Московский телеграф» упомянутое стихотворение.

Автор «Путешествия» прекрасно осознавал исключительность своего положения в светском обществе, ибо «первый из светских людей начал вещать о таких вопросах, которыми до него светские люди не интересовались и не умели за них тронуться» [95] Толстой М. В. Памяти А. Н. Муравьева // Душеполезное чтение. 1874. № 11. С. 2. . По словам священника П. С. Казанского, «главное достоинство и заслуга» Муравьева как духовного писателя «заключается не столько в достоинстве самих сочинений, сколько в том влиянии, какое имели эти сочинения на русское общество» [96] Душеполезное чтение. 1877. № 3. С. 366. . Рассказ автора «Путешествия» о палестинских святынях пробудил в обществе интерес к духовному чтению. Муравьев чувствовал, что именно может привлечь читателя, принадлежащего к так называемой «образованной» публике.