Лев Успенский - Слово о словах

Впрочем, столь ли уж это удивительно? Может быть, и в других языках та же картина? Нет: по-французски луна – «la lune» – женского рода, и конец; 123по-немецки месяц – мужчина, и только: «der Mond».

Мы же привыкли к этой странности нашей речи и просто не замечаем ее, самым спокойным образом изображая в слове луну то в виде мужчины, то в виде женщины:

читаем мы в стихотворении Полонского. А Фет о том же месяце пишет, так сказать, совсем наоборот:

Или:

Здесь «дева», «царица» – опять-таки луна, то есть тот же брат-месяц. Это не мешает тому же Фету в других стихотворениях восклицать:

и вообще явно не считаться с родом существительных, обозначающих как-никак один и тот же предмет...

А обращали ли вы когда-нибудь внимание на такую совершенную бессмыслицу: если всерьез принимать наши грамматические «роды», то получается, что «стул» чем-то мужественней «табуретки» и гибкий, нежный хмель больше похож на мужчину, чем та могучая береза, вокруг которой он обвился. Помните, в главе, посвященной словарям, я обращал ваше внимание на то, что у А. С. Пушкина в разные времена его творчества «тополь» («топол») играет роль то влюбленного юноши, то нежной девушки. В одном случае «с тополом» сплетается младая ива, в другом – хмель литовских берегов пленяется «немецкой тополью». Да и удивляться тут нечему: «слива» в наших глазах почему-то «она», «персик» – он, а «яблоко» так и вообще – «оно», среднего, не существующего в жизни рода.

Даже самое поверхностное размышление об этом приводит к мысли, что основания такого распределения не могут лежать ни в прямой природе вещей, ни в логике нашего внутреннего отношения к ним. Они, очевидно, таятся где-то во внутренних законах языка, в самой их глубине, и вскрыть их не так-то просто.

В самом деле: если бы распределение различных предметов по грамматическим родам основывалось на качествах, присущих им самим, на их собственных и существенных свойствах, тогда в языках всех народов «мужской» и «женский», «женский» и «средний» роды имели бы одинаковое распределение. А на деле – возьмите хотя бы то же «яблоко».

Оно называется

по-русски:

по-французски:

по-немецки:

по-английски:

яблоко

ля помм

дер апфель

эппл

(la pomme)

(der Apfel)

(apple)

(среднего рода)

(женского рода)

(мужского рода)

(никакого рода)

Не кажется ли вам, что величайшей бессмыслицей было бы спрашивать: а какого же рода настоящее яблоко, то, которое качается на ветке дерева, а не звучит в языке? Никакого рода у него нет и быть не может, и ничем оно в этом отношении не отличается от груши или граната. Ничему реальному в природе вещей наши грамматические роды явно не соответствуют. Но значит ли это, что они как бы «высосаны из пальца», сочинены народами без всяких оснований и причин? Само собой разумеется, нет.

Как-то совершенно случайно мне пришлось присутствовать при весьма забавном и вместе с тем поучительном споре.

За обеденным столом небольшого кавказского ресторана сидели три уже немолодые женщины – русская, немка и армянка. Они спокойно ели борщ. Внезапно на пол со звоном упала большая суповая ложка.

– Ага! – проговорила русская женщина, вспомнив смешную старинную примету. – Какая-то дама собралась к нам в гости. Ложка упала!

– Почему «дама»? – удивилась немка. – Ложка – «дер лёффель»! Ложка – мужского рода. Должен какой-нибудь мужчина прийти...

Русская возмутилась:

– Ну вот еще! Это если бы ножик упал, тогда это значило бы мужчину. Ножик – мужского рода...

– Ха-ха-ха!. – засмеялась немка. – Ножик мужского рода? Да ведь если ножик упадет, это ничего не значит. Он – «дас мессэр» – рода среднего.

Армянка сидела молча и с недоумением смотрела то на ту, то на другую из спорящих. Наконец она наклонилась ко мне.

– Простите, – шепнула она, – но я ничего не понимаю... Я вижу, тут какое-то забавное суеверие. Но на чем оно основано? Почему «ножик» может чем-то напоминать мужчину или ложка женщину? Мне это непонятно.

И на самом деле, разъяснить ей, на чем основано это нелепое суеверие, было невозможно: в армянском языке (как и в английском) вообще не существует никаких родов: ни мужского, ни женского, ни среднего. Ни в Англии, ни в Армении, ни в Турции такая примета не могла даже и образоваться.

Это отсутствие «родовых различий» во многих языках мира еще раз подтверждает, что между ними и свойствами самих вещей нет ничего общего.

Однако я не удивлюсь, если вы с трудом поймете, как же армяне или англичане обходятся без понятия рода. Слово «дом» у нас мужского рода, у французов – женского, а у англичан «house» (дом) – никакого (не «среднего», а именно – «никакого»).

Слово «птица» у нас рода женского, а у них – опять-таки «никакого». Нам с этим трудно освоиться. Им же (так же как китайцам, узбекам, татарам и очень многим другим народам), наоборот, непонятны наши родовые различия. И, пожалуй, придется признать, что у них немало оснований для недоумения: вам никак не удастся объяснить ни англичанину, ни турку, ни китайцу, почему для нас, русских, «чёлн» мужчина, а «лодка» женщина, или почему у французов одно и то же понятие, одна вещь – день – может быть названа и словом мужского рода – «le jour» (лё жур) и женского – «la journe´e» (ля журнэ)...

Для нас с вами странная нелепость, разделение слов на «грамматические роды», не представляется ни в каком отношении огорчительной. В самом деле: мы, русские, превосходно понимаем друг друга, когда говорим «солнце взошло», невзирая на то, что слово, «солнце» у нас относится почему-ток среднему роду. Понимают свою речь и немцы, а ведь у них «солнце» – рода женского: «ди зоннэ». Не хуже нас объясняются французы, хотя для, них «солнце» – мужчина, «лё солей». Да и англичане, у которых «солнце» ни к каким родам не принадлежит, потому что они просто говорят о нем «сан», или китайцы, именующие его точно таким же, совершенно безродовым словом «тайан» (или «житоу», или «жи»), и они не испытывают от этой «безродовости» ни малейших неудобств.

Другое дело – чужой язык. Люди, говорящие на разных языках, подчас готовы считать престранным и прекурьезным все то, что им кажется непривычным и что они с удивлением замечают в языках соседей.

Вот, например, в английском языке, как я уже сказал, имена существительные не различаются по родам, если говорить о внешних формальных отличиях. Возьмите любое английское слово: «бук» – книга, «дог» – собака, «грэпнэл» – крюк, «уиндоу» – окно; вы никак не можете распределить их по нашим родам. В то же время в английской грамматике вы найдете местоимения всех трех родов: «хи», «ши» и «ит» – «он», «она», «оно». Разве это не противоречие?