Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Но более всех Пушкин был влюблен Евпраксию Николаевну Вульф, милую Зизи, которая превратилась за два года в прелестную девушку, начинавшую испытывать сильные половые влечения. Пушкин вновь встретился с ней в Тригорском, куда приехал на короткое время осенью 1828 года. Приезд Пушкина, видимо, возродил в ней светлые воспоминания о прежних веселых собраниях молодых людей, на которых она верховодила. Алексей Вульф говорил М. И. Семевскому, что Пушкин был ее «всегдашним и пламенным обожателем», а в своем дневнике отмечал: «По разным приметам судя, и ее молодое воображение вскружено неотразимым Мефистофелем». Так Вульф в переписке называл Пушкина.

Со стороны Евпраксии любовь была, видимо, более сильной. Как и все девушки, она поддалась обаянию поэта, его способности зарождать страсть и желания в сердцах молодых девушек. Отношения между Пушкиным и Евпраксией Вульф были гораздо серьезнее «легкого увлечения» и «шутливой влюбленности». Между ними установились сексуальные отношения, обычные для практики поэта.

Знаток такого рода сексуальных связей, Алексей Вульф, в декабре 1828 г. приехав из Петербурга в родное гнездо, увидел сестру свою Евпраксию. «Она, – пишет он, – страдала еще нервами и другими болезнями наших молодых девушек. В год, который я ее не видал, очень она переменилась. У ней видно было расслабление во всех движениях, которое ее почитатели называли бы прелестною томностью, – мне же это показалось похожим на положение Лизы (Полторацкой. – А. Л .), на страдание от не совсем счастливой любви, в чем я, кажется, не ошибся»

Опытный в этих делах глаз Вульфа видит то, что отмечено было еще юношей-Пушкиным в стихотворении (впрочем, взятом у Парни):

Не знаю, прав ли был А. Вульф в этих своих догадках о характере сексуальной связи сестры и Пушкина, но позднейшие отношения Пушкина с Евпраксией Николаевны были самые дружеские. Она тепло отзывается о нем в своих письмах, проявляет интерес к его делам, волнуется по поводу его дуэли с графом Соллогубом, стоит на стороне поэта в истории с Дантесом.

Несмотря на приятные увлечения в поместьях своих друзей поэт едет на короткое время в Москву. И здесь, в древней столице, произошло событие, которое изменило в дальнейшем всю его жизнь, событие, к которому он интуитивно стремился все эти годы. В декабре 1828 года на балу у танцмейстера Йогеля Пушкин увидел девушку замечательной красоты. Это была шестнадцатилетняя Наталья Гончарова, которую только что начали выводить в свет.

«В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической, царственной красотой. – пишет в своих воспоминаниях А. П. Арапова, ее дочь от второго брака. – Ал. Сер. не мог оторвать от нее глаз. Слава его уж тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем: толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности: при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, – не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта». После этой встречи Пушкин сказал, что участь его будет навеки связана с молодой особой, обращавшей на себя общее внимание.

Пушкин с этого дня начал серьезно помышлять о женитьбе, желая покончить жизнь молодого человека. «Холостая жизнь и несоответствующее летам положение в свете, – пишет князь П. А. Вяземский, – надоели Пушкину с зимы 1828–1829 г. Устраняя напускной цинизм самого Пушкина и судя по-человечески, следует полагать, что Пушкин влюбился не на шутку». Восхищенный молодостью и красотой, поэт, однако, все время был чем-то озабочен, ему постоянно было не по себе. Стремление к объединению «чувства и чувственности» в «либидо» Пушкина происходило болезненно и выражалось в смутной тревоге, усталости, стремлению к общению с молодыми девушками, вплоть до сексуальных. Чтобы заглушить это непонятное для поэта чувство, в январе 1829 года Пушкин снова уехал в Тверскую губернию в городишко Старицы, куда немного ранее приехала к своим родственникам Вельяшевым П. А. Осипова вместе с дочерью и сыном – Евпраксией Николаевной и Алексеем Вульфом.

«Здесь я нашел двух молодых красавиц: пишет А. Вульф, – Катиньку Вельяшеву, мою двоюродную сестру, в один год, который я ее не видал, из 14-летнего ребенка расцветшую прекрасною девушкою, лицом хотя не красавицею, но стройною, увлекательною в каждом движении, прелестною, как непорочность, милою и добродушную, как ее лета. Другая, Машенька Борисова, прошлого года мною совсем почти незамеченная, теперь тоже заслуживала мое внимание. Не будучи красавицею, она имела хорошенькие глазки и для меня весьма приятно картавила. Пушкин, бывший здесь осенью, очень ввел ее в славу. – Первые два дня я провел очень приятно, то в разговорах с сестрою, то слегка волочившись и двумя красавицами, ибо ни одна из них не делала сильного впечатления на меня, может быть, оттого, что. недавно еще пресыщенный этой приторной пищей, желудок более не варил. Они слушали благосклонно мои нежности, и от предстоявших балов ожидал еще большего успеха».

Балы действительно начались и были каждый день. Алексей Вульф много танцевал, ухаживал за барышнями и особенно отличил своим вниманием Катю Вельяшеву. Ухаживания его всегда имели определенную цель – достигнуть интимных отношений путем незаметного перехода от «платонической идеальности к эпикурейской вещественности». Он в этом отношении был известен по всей округе, о нем шла молва, что он «любит влюблять в себя молодых барышень и мучить их». Однако на Катю Вельяшеву не подействовали «донжуанские» ухищрения Вульфа.

После крещения в Старицу приехал Пушкин. «Он принес в наше общество немного разнообразия, – пишет Ал. Вульф в дневнике. – Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною; все старания были напрасны».

Пушкин тоже не прочь был побаловаться, но, немного уставший, да и погруженный в свои мысли, он решил передать пальму первенства своему напарнику. Поэтому, с одной стороны, он как бы поощрял домогательства Алексея Вульфа, подзадоривал его стихом из «Горя от ума»: «Эх, Александр Андреич, дурно, брат!» С другой стороны, Пушкина трогала чистота юной девушки, и он, вместе с другим ее двоюродным братом, уланом Иваном Петровичем Вульфом, все время держался около Кати, стараясь не оставлять ее наедине со своим другом-соперником.