Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?

«Гляделась ли ты в зеркало, – писал Пушкин в августе того же года, – и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, – а душу твою люблю я еще более твоего лица».

«…Благодарю тебя за милое и очень милое письмо. Конечно, друг мой, кроме тебя в жизни моей утешения нет – и жить с тобою в разлуке также глупо, как и тяжело» (июнь 1834 г.).

И, наконец, в августе 1834 года поэт пишет своей теще Наталье Ивановне: «Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед богом».

Письма поэта к жене в первые годы их жизни необыкновенно искренни, удивительны по простоте и сердечности, полны любви и нежности. Часто в них встречаются дружеские советы, как вести себя, проглядывает некоторая ревность. Но начиная с 1835 года Пушкин уже не так по юношески восторжен, не так восхищенно оценивает красоту жены, меньше становится ласковых, нежных эпитетов. Чаще повторяются уже ставшие обыденными слова «моя женка», «мой ангел», «душа моя», «моя красавица». Поэт просто беседует со своей женой, делится с ней впечатлениями от встреч с друзьями, рассказывает подробности своей жизни, сплетничает о других, дает задание Наталье Николаевне по части своих издательских дел, иногда просто философствует о жизни. Былая страсть немного по угасла, перешла в спокойное русло, тем более фригидность жены по прежнему не доставляла, ни ей, ни поэту истинного наслаждения.

В последние годы Наталья Николаевна была больше другом Пушкина, чем женой. Она сильно изменилась к лучшему. Стали более заметны, как пишут Н. Ободовская и М. Дементьев в книге «Вокруг Пушкина», «ее доброта, душевность, глубокая материнская любовь к детям, сердечное отношение к Пушкину, деликатность, деловитость и практичность».

Очень трудно составить действительно верное и непредубежденное мнение о характере и образе жизни Натальи Николаевны. Так, например, П. Е. Щеголев в своей известной книге «Дуэль и смерть Пушкина» пишет следующее: «Можно было бы привести ряд свидетельств современников о светских успехах Н. Пушкиной. Все они однообразны: сияет, блистает, la plus belle поразительная красавица и т. д. Но среди десятка отзывов о ней нет ни одного, который указывал на какие-либо другие достоинства… Да, Наталья Николаевна была так красива, – заключает пушкинист, – что могла позволить себе роскошь не иметь никаких других достоинств». Современники упрекали ее в кокетстве, в жажде светских удовольствий, в неумении и нежелании вести хозяйство, отказывали ей в уме, считали ее равнодушной, черствой и легкомысленной. Но это была неправда.

Жизнь в Петербурге, общение с друзьями поэта, наконец, влияние самого Пушкина не могли не сказаться на духовном облике Натальи Николаевны. Как вы сами видели, она очень любила балы и развлечения. Но очень многие современники отмечают ее молчаливость, холодность, замкнутость. Но от чего это шло? Просто Натали не видела в свете человека, с кем можно было завязать теплые, дружеские отношения. «Тесная дружба редко возникает в большом городе, – пишет она брату, – где каждый вращается в своем кругу общества, а главное имеет слишком много развлечений и глупых светских обязанностей, чтобы хватало времени на требовательность дружбы».

Друг Пушкина П. А. Плетнев, встретивший Наталью Николаевну после смерти поэта, писал Н. К. Гроту: «В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательное возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого высказать».

В 1832 году проницательная и остроумная Долли Фикельмон отмечает, что у госпожи Пушкиной «не много ума и даже, кажется, мало воображения». Но о каком уме идет речь? Если иметь в виду светский, блестящий ум, какой был у самой Дарьи Федоровны, или у Смирновой-Россет, то да, у Натали такого ума не было. Но у нее был практический, житейский ум, природный такт, а со временем появилась и проницательность в делах. В июле 1836 года она признается Дмитрию: «Мне очень не хочется беспокоить мужа хозяйственными хлопотами, и без того вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам, и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию».

Семье вечно не хватало денег, и Наталье Николаевне приходилось как-то регулировать семейный бюджет. Она не могла запретить мужу играть, светские развлечения также требовали много – приходилось выпрашивать деньги у брата – в каждом письме только и разговоров, что о деньгах. «Эти проклятые деньги, деньги, деньги, – восклицает она, – без них ничего нельзя достигнуть». В последние годы жизни Наталья Николаевна успешно помогает мужу в его издательских делах, в отсутствие Пушкина ведет переговоры с авторами статей и компаньонами поэта. Хотя стихов его не понимала, особенно в молодые годы. «Ах, Пушкин, – восклицала Натали, живя на даче в Царском Селе, – как ты мне надоел своими стихами». А когда Баратынский попросил у нее разрешения прочесть свои стихи, она ответила: «Можете читать, я все равно не слушаю».

В Наталье Николаевне временами так и чувствовался провинциализм, жажда простых развлечений. Недаром в письме Пушкина к жене в 1834 году есть такие строки: «Описание вашего путешествия в Калугу, как ни смешно, для меня вовсе не забавно. Что за охота таскаться в скверный уездный городишко, чтоб видеть скверных актеров, скверно играющих старую, скверную оперу? что за охота останавливаться в трактире, ходить в гости к купеческим дочерям, смотреть с чернию губернский фейворок, когда в Петербурге ты никогда и не думаешь посмотреть на Каратыгиных и никаким фейвороком тебя в карету не заманишь. Просил я тебя до Калугам не разъезжать, да, видно, уж у тебя такая натура».

Ее житейская сметка проявляется и в том, что она предлагает Дмитрию дать взятку («подмазать») чиновнику, чтобы положительно решить тяжбу Гончаровых с купцом Усачевым по поводу полотняной фабрики. Она иногда ведет дела со Смирдиным, издателем поэта, выпрашивая у него гонорар всегда больше того, какой запросил бы сам Пушкин. И несмотря ни на что, поэт любил свою жену и считал свой брак необходимым и счастливым. Именно в Наташе Пушкин видел свой «идеал», который оберегал от всех, которым восхищался и который стал его смыслом жизни. Было что-то от чувства собственника в этой жажде обладания. Видимо, пылкая любовь поэта превратилась постепенно в не менее пылкое чувство «скупого рыцаря», сберегающего свое сокровище.

Пушкин старался отвратить жену от слишком настойчивых ухаживаний на балах. Он понимал, что чувства молодой женщины, относящейся без особой любви к своему мужу (фригидность Натали не доставляла ей сексуальные удовольствия от ласк, которыми славился поэт среди женского общества обеих столиц) могут измениться, и в ее сердце появятся первые ростки любви. Так и произошло. Если для поэта все его светские увлечения были мимолетны и несерьезны, то в жизни Натали произошло важное событие, которое оказалось роковым в их семейной жизни и которое привело к ужасным последствиям.