Александр Кондратов - Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды

В 1931 году С. Гордон пытался прочесть эти письмена, подставляя под знаки баскские чтения, «на тот случай, — как он сам писал, — если эти языки окажутся близкородственными». Позднее привлекались и другие неиндоевропейские языки, с помощью которых дешифровщики хотели прочесть загадочные тексты, но все эти попытки были безуспешны.

Знаменитый чешский ученый, расшифровавший письмена хеттов, Б. Грозный сделал в 1949 году попытку прочитать крито-микенские знаки, сравнивая их со знаками хеттов, шумеров, жителей долины Инда, финикийцев, древних киприотов. Однако к успеху эта попытка не привела, как вообще не приводят к успеху подобные «дешифровки», авторы которых видят в исследуемых надписях смешение знаков из различных письменностей, отдаленных друг от друга как во времени, так и в пространстве. Грозный пытался обнаружить таким образом индоевропейский язык, близкий хеттскому; на деле у него получился странный язык, в котором смешались разнородные элементы, а содержание, вычитанное им из табличек,было лишено ясного смысла — так оценивают специалисты по дешифровке эту работу Грозного.

Вот что пишет известный знаток линейного Б академик Дж. Чэдуик о «дешифровке» Грозного. [3] Цитаты приводятся по русскому переводу книги академика Дж. Чэдуика «Дешифровка линейного Б». Полностью книга будет опубликована в сборнике переводных работ «Проблемы дешифровки» (в печати). «Его метод, если тут вообще можно проследить какой-либо метод, заключался в том, что он сравнивал знаки линейного письма со знаками других систем письма, не только классического кипрского, [4] Кипрское слоговое письмо действительно родственно критскому. но также египетского, хеттского иероглифического, протоиндийского (письменность долины Инда), клинописного, финикийского и других ранних письменностей. Конечно, найти какое-либо отдаленное сходство между линейным Б и каким-нибудь другим письмом очень легко. Кроме того, некоторые обнаруженные параллели в действительности оказались натяжками. Произвол, царящий в работе Грозного, настолько очевиден, что никто не принимал этой работы всерьез».

В 1953 году в Софии на русском языке была опубликована книга, называвшаяся «Проблемы минойского языка». Ее автор, академик Владимир Георгиев представил свой вариант прочтения глиняных табличек. Он считал, что большинство табличек написано по-гречески (мысль, как это было доказано впоследствии, сама по себе правильная), но в своих чтениях Георгиев допускал большие натяжки. Чэдуик приводит сочетание слов, которое Георгиев прочитал как «великому орлу — бабушке». На самом деле это сочетание читается так: «в месяце караэфиосе».

И все же, несмотря на неудачи, еще до окончательной дешифровки ученым удалось провести кое-какие предварительные исследования, облегчившие дешифровку линейного Б. Мы уже говорили о важных достижениях Эванса; были опубликованы и другие интересные работы.

В 1943—1950 годах доктор математики Алиса Кобер провела исследование загадочных письмен Микен и Крита под новым углом зрения: составив таблицу из устойчивых сочетаний знаков, она смогла обнаружить окончания мужского и женского рода и некоторые другие грамматические окончания. И хотя Алисе Кобер так и не удалось прочитать с полной уверенностью хотя бы один слог, ее вклад в дешифровку линейного письма значителен.

Как отмечает Чэдуик, Алиса Кобер «первой начала систематическое исследование с целью проникнуть в природу языка, скрытого за барьером письменности». Путь к дешифровке был расчищен работой Алисы Кобер. Пройти по этому пути было суждено другому человеку. Сделал это тридцатилетний Майкл Вентрис, чье имя ныне ставится в один ряд с именем Шампольона. Уже к 1953 году Вентрис дешифровал линейное письмо Б, а через несколько лет, в 1956 году, весь мир облетела трагическая весть: Вентрис погиб в автомобильной катастрофе. Ему было тогда 34 года.

В книге «Дешифровка линейного Б» академик Чэдуик пишет: «В 1936 году в музее Барлингтон-хауз, в Лондоне, на выставке, посвященной пятнадцатилетию Британской Археологической школы в Афинах, в числе экскурсантов был четырнадцатилетний школьник. Вместе с другими он слушал лекцию седого старца — сэра Артура Эванса, великого археолога, который рассказывал о своем открытии давно забытой цивилизации на греческом острове Крит и о загадочной письменности, которой пользовался легендарный доисторический народ. В этот час и было посеяно семя, которому суждено было потрясти мир своими плодами шестнадцать лет спустя. Мальчика, о котором идет речь, уже тогда глубоко интересовали древние письменности и языки. Когда ему было семь лет, он купил и изучил книгу о египетских иероглифах, написанную на немецком языке. Теперь же он поклялся принять вызов, брошенный недоступным для чтения критским письмом, он начал читать книги о нем и даже переписываться со специалистами. И впоследствии он добился успеха там, где им не повезло. Имя его было Майкл Вентрис».

Майклу легко давались языки. С детства он знал польский: родом из Польши была мать Майкла, красивая одаренная женщина, очень много занимавшаяся воспитанием мальчика. Начальный курс обучения Майкл прошел в Швейцарии, где он овладел немецким и французским языками. Тогда же он научился говорить и на швейцарском диалекте немецкого языка, чем впоследствии снискал особое расположение швейцарских ученых. В средней школе в Лондоне Майкл Вентрис изучил древнегреческий и латинский языки, позднее он обучился новогреческому, итальянскому и шведскому языкам. Некоторые языки он учил «на слух». Так он занимался, например, русским языком: научился говорить, не умея писать. Советский ученый С. Я. Лурье вспоминал, как Вентрис прислал ему письмо, написанное по-русски, но не русскими, а латинскими буквами (впрочем, может быть, все объясняется тем, что у Вентриса не было машинки с русским шрифтом).

Для овладения очередным языком Вентрису было достаточно нескольких недель.

Интереса к непонятному критскому письму, который пробудил в нем Эванс, Вентрис никогда не терял. Будучи школьником, Вентрис написал статью об этом письме и послал ее в крупнейший американский археологический журнал. Статья была напечатана, однако Вентрису пришлось скрыть от редактора свой возраст: дело происходило в 1940 году, когда Вентрису было восемнадцать лет, а это слишком несолидный возраст для авторов столь серьезного журнала. И все же к своим занятиям критским письмом Вентрис не относился серьезно. Это было для него своего рода хобби. Поэтому после школы Вентрис пошел не в университет, где он мог бы заниматься критским письмом, обучаясь на филологическом факультете, а в архитектурный институт.