Александр Етоев - Территория книгоедства

Символ веры у Жуковского был простой. Вот как он сам излагает его в письме к Пушкину: «Крылья у души есть! Вышины она не побоится!.. Дай свободу этим крыльям, и небо твое. Вот моя вера».

Кто-то собирает этикетки от вин и водок, кто-то ношеные вещи от светил шоу-бизнеса, кто-то тщательно списывает в тетрадки надписи со стен общественных туалетов. И первое, и второе, и даже третье если и сделает вас богаче в плане духовном, то отечеству от этой вашей собирательской деятельности прибыли никакой. Ибо только тот настоящий коллекционер, кто, складывая в копилку частную, прибавляет, вольно или невольно, к общему национальному достоянию. Из великих собирателей настоящего это, в первую очередь, Илья Зильберштейн. Из великих коллекционеров прошлого – это Даль, Афанасьев, Рыбников, Гильфердинг, Третьяков, Щукин.

Человек, о котором сегодня речь, тоже из их породы.

Вряд ли кто мне поверит, если я скажу, что русскую народную песню «Из-за острова на стрежень» про Стеньку Разина сочинил не безымянный человек из народа, а очень даже конкретная личность с именем и фамилией. Так вот, автор песни – Дмитрий Николаевич Садовников, русский ученый, писатель, фольклорист, человек разносторонних занятий и широчайшей литературной деятельности. В 9 лет у него уже лежит готовая рукопись «Жаркие страны» – конспект прочитанного за четыре года по естественным наукам, в 13 Садовников пишет сочинение «Космос для детей», в 20 лет переводит «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, а в 21 публикует свои стихи в московской «Иллюстрированной газете». В 1874 году (Садовникову – 2*7 лет) в Москве выходит его книга «Наши землепроходцы (рассказы о заселении Сибири)», в 1875-м, в Санкт-Петербурге, – переводные «Норвежские сказки», а через год, снова в невской столице, напечатана главная работа писателя – книга «Загадки русского народа».

При переиздании «Загадок» в 1959 году (изд. МГУ) книгу предваряет предисловие В. Аникина, в котором читаем: «Многое в сборнике устарело. Не все в нем носит подлинно народный характер. Таковы некоторые загадки на религиозные темы. Все они опущены. Сохранены лишь те из них, в которых выразилось свободомыслие народа, его критическое отношение к религии. Ряд текстов отличается тем „озорством мысли“, которая не боится двусмысленностей. Из-за этого многие тексты, крайне неудобные в печати, пришлось из сборника изъять».

И все равно, даже после изъятия, двусмысленностей в текстах книги сохранилось более чем достаточно. Вот, например, загадка из раздела «Люди и строение их тела»:

Или – из того же раздела:

Ответ на первую, оказывается: «Рот в бороде», а на вторую: «Нос и глаза». Правда, почему нос наверху – то есть над, а не под глазами, – этого я не понял. Наверное, носы в старые времена росли несколько иначе, чем в нынешние.

Все загадки сборника Садовникова обладают поэтическим строем. Собственно, это маленькие стихотворения в две – четыре строки. Законченные, потому что подразумевают озвученный ответ на вопрос.

Еще одно достоинство книг, подобных сборнику загадок Садовникова, в том, что они вольно или невольно подвигают человека на творчество. Я вот тоже взял грех на душу и сочинил по образу загадок из сборника несколько своих.

Предлагаю вам две из них:

Ответов намеренно не даю. Как говорилось в старинной радиопередаче моего детства:

Есть категория людей, которые определенные фразы или слова всегда встречают одними и теми же несменяемыми остротами. Как желудочный сок у собаки Павлова на мигание лампочки Ильича, так у этих представителей человечества на любое стандартное выражение выделяется готовая шутка, обкатанная миллионами ртов, языков и глоток.

Это как программа в компьютере, срабатывающая на узнаваемые сигналы. Спрашиваю я, например, о зарплате, в день получки приходя на работу: «Деньги нам сегодня дадут?» А коллега, которому я задаю вопрос, отвечает: «Дадут, дадут, потом догонят и еще раз дадут». Или у него же интересуюсь: «Как жизнь?» – «Бьет ключом – и все по голове», – отвечает он. И эти его ответы повторяются с ужасающей частотой, что, честно говоря, настораживает. Я, конечно, хорошо понимаю, что сам же и спровоцировал подобный ответ, произнесши трафаретную фразу. Сейчас любой второгодник знает, что слова от длительного употребления снашиваются и уходят далеко в сторону от вложенного в них изначально смысла. И формальный вопрос «Как жизнь?» нисколько не означает, что задавший его интересуется проблемами твоей личной жизни. Поэтому и рождаются шаблонные ответы-отшучивания вроде тех, что я цитировал выше.

Но – важный момент! – мой коллега, отвечая шаблонно, всякий раз искренне радуется своему ответу. Его радость я понимаю так: человек доволен собой, он доволен, что успел мгновенно отреагировать, отшутившись на обозначенную вопросом тему, он прилюдно предъявил свое заемное остроумие, доказал, что за словом в карман не лезет. И еще: он искренне полагает, что существует общественная копилка, из которой и нужно черпать остроты, шутки и афоризмы, и они всего лишь некий пароль, говорящий встречному, что вы одной крови, нацеженной из одной цистерны.

Кто-то из великих сказал, что шутка, произнесенная больше одного раза, теряет силу. Это уже не жемчуг, это уже стекляшка, дешевый секонд-хэнд из пластмассы, употребляемый по скудости и по бедности.

И вот какой парадокс: я раньше всегда считал, что пользоваться заемным юмором – это свойство людей нетворческих, не способных самовыражаться оригинально. Но на каком-то этапе жизни внезапно с удивлением обнаружил, что многие люди творческие (имен называть не буду) активно таким юмором пользуются. И даже не опрощения ради, не ради показной демократии, а просто по-другому не получается.

Неисповедимы пути таланта – единственное, что тут можно сказать.

Николай Иванович Греч – самая одиозная после Фаддея Булгарина личность в истории российской словесности. Убежденный консерватор, сподвижник Булгарина, добровольный агент Третьего отделения тайной полиции, он в то же время печатал и ценил Пушкина и, несмотря на временный разрыв отношений в 1830–1831 годах, инспирированный Булгариным и связанный с литературной борьбой, впоследствии восстановил дружеские отношения с поэтом, продолжавшиеся до самой гибели Пушкина.