Коллектив авторов - Современная зарубежная проза

В предисловии автор пишет: «Роман мой посвящен еще и кино (фильмы и сновидения — это во многом одно и то же, экзотическое визуальное заблуждение, которым мы наслаждаемся в темноте)» [1]. В романе множество упоминаний о различных фильмах (их около пятидесяти), которые смотрят и о которых упоминают герои. В основном мотив сна-кинематографа связан с образом Терри, который буквально одержим кино. Причем в годы юности он также был одержим и сном. Автор подчеркивает тот факт, что, будучи студентом, Терри спал по 14 часов в сутки.

Реальные сновидения (те, которые герои видят во время биологического сна) становятся в романе знаком надежд и юношеских иллюзий, некоего прекрасного мира, который в реальности так и не появится перед героями. В разговоре с Грегори Дадденом в 1996 г. Терри признается, что в студенческие годы часто страдал депрессией, единственным спасением от которой был сон. Во сне он чувствовал себя более счастливым, чем в реальности, ему «тогда снились очень приятные сны» [1]. Показательно то, что когда Дадден спросил, что ему снилось, Терри не смог ответить на этот вопрос. По его словам, все дело в приятном ощущении, которое оставалось после пробуждения. Коу пишет, что «для Терри процесс сна, по сути, представлял собой еженощное путешествие, и именно этим, возможно, объяснялся его голодный и изможденный взгляд. Ибо Терри одолевали сны — сны, по его утверждениям, воистину райской красоты: о залитых солнцем садах, чудесных пейзажах, божественных пикниках и прекрасных коитусах на лоне природы. В этих сновидениях каким-то образом сочетались восторг физиологии и безгрешная невинность. Терри посещали сны, которые можно было поставить в один ряд с самыми чистыми и идеализированными детскими воспоминаниями, и они превосходили творческие способности самого изобретательного, умелого и усердного фантаста. И сны эти посещали его каждую ночь. Каждую ночь они соблазняли и мучили Терри. <���…> Но в то же время он никогда не мог сообщить никаких подробностей, ибо сновидения каждое утро ускользали из его памяти… Эти сны были для Терри чем-то вроде наркотика — самой существенной, самой важной, самой ценной частью его жизни: именно поэтому он спал по четырнадцать часов в сутки — чтобы его спящий разум гонялся за ускользающими сновидениями. <���…> …Однако Терри понимал, что воспоминания — лишь жалкое утешение за ужасное знание о том, что волшебный мир, в который он погружается каждую ночь, никогда не дастся ему в руки» [1].

Одержимость кинематографом связана у Терри с тем, что в кино он ищет свои забытые сны. При помощи кино он хочет воскресить те приятные эмоции, которые душа черпает в сновидениях. В разговоре с друзьями Терри отмечает: «Я знаю, стало уже избитым говорить о том, что фильмы похожи на сон, на коллективное бессознательное, — начал Терри, — но я тут подумал, что никто никогда по-настоящему не довел эту мысль до конца. Ведь есть различные типы снов. Фильмы ужасов подобны кошмарам, а непристойные фильмы, вроде “Глубокой глотки” или “Эммануэль”, напоминают об эротических снах. — Он отхлебнул переслащенного горячего какао, все больше увлекаясь. — А еще бывают римейки и сюжеты, которые пересказываются вновь и вновь, и они похожи на повторяющиеся сны. Еще есть утешающие, фантастические сны, вроде “Потерянного горизонта” или “Волшебника из страны Оз”. Но если фильм утрачен, если его никому никогда не показывали, если все копии пропали, и никто никогда не видел его, то это — самый прекрасный сон из всех. Потому что именно такой сон, возможно, был самым лучшим сном в твоей жизни, только он ускользнул из памяти в тот момент, когда ты проснулся, и несколько секунд спустя ты уже ничего не можешь о нем вспомнить» [1].

Поиску такого фильма, который еще никто не видел, и посвящает свои молодые годы Терри. Он увлекается творчеством итальянского режиссера Сальваторе Ортезе. Поиск известных и неизвестных его фильмов на какое-то время также становится его навязчивой идеей, его «сном», как отмечает автор «кинематографическим аналогом чаши Грааля» [1].

Окончив университет, Терри втягивается во «взрослую жизнь», в которой уже нет места его радужным счастливым снам. На их место приходят фильмы, которые он смотрит не по желанию, а по необходимости, поскольку вынужден писать на них рецензии. Так в беседе с доктором Дадденом Терри «назвал студенческие годы периодом депрессии, но теперь ему стало ясно, что он заблуждался. Да, он спал по четырнадцать часов в сутки, но тогда у него была цель. Когда же рассеялась вся эта энергия? Когда он позволил хаосу поглотить себя?» [там же]. Таким образом, кино, ставшее профессией, с годами лишает его возможности не только видеть сны, но и спать.

Мотив сна реализуется автором и на уровне других героев и характеров. В центре повествования — Сара, героиня больная нарколепсией (заболеванием, которое характеризуется приступами непреодолимой сонливости, нарушениями ночного сна, появлениями галлюцинаций при засыпании или при пробуждении). Сны Сары во время нарколептических приступов были удивительно реалистичны. Они были продолжением ее реальности, в какой-то степени параллельным миром, который существовал помимо ее воли. После пробуждения Сара была уверена, что все, что с ней происходило во сне, происходило в реальной действительности. Так, например, ей приснилось, что у ее знакомого, Роберта, умерла сестра. Проснувшись, она выразила ему свои соболезнования, что послужило причиной комического недоразумения. Ее приятель Терри как-то попросил ее отредактировать статью, а затем отправить нужный вариант заказчику. Взволнованная письмом Роберта, Сара погрузилась в сон, в котором ей привиделось, что она отредактировала текст и проверила его, поэтому после пробуждения, даже не взглянув в рукописи, она отправила их по адресу. Этот поступок имел необратимые последствия: газета, для которой готовилась статья, разорилась, а Терри был со скандалом уволен.

Сара «не отличает сны от реальных воспоминаний» [там же]. В разговоре с Грегори Сара признается: «Последние годы, еще с детства, со мной то и дело происходят странные вещи. Я помню события не такими, какими они были на самом деле. Я фантазирую. Я выдумываю. Я не знаю, как это происходит» [там же].

Автор отмечает, что еще в юности Сара поняла, что «является жертвой галлюцинаций, ярких, неконтролируемых полетов фантазии, которые поначалу она никак не связывала со снами (поскольку сны, которые Сара помнила, имели мало отношения к реальности, а больше походили на фантастические и гротескные картинки — ей часто снились кошмары, например, со змеями, или самые страшные — с лягушками)» [там же]. Позже она узнала, что ее сны — это вовсе не галлюцинации. Дело все в том, что сны настолько ярче реальности, что стирают реальность из памяти, и поэтому «ее приходится вспоминать сквозь сон, извлекать из-под сна, смотреть сквозь его мутную поверхность, словно пытаясь найти на палимпсесте первоначальную надпись» [там же]. Иногда, в моменты сильного душевного волнения, сны полностью подменяли жизнь, столь отчетливыми и правдоподобными они были. С возрастом острота восприятия снов пропала, да и сны стали другие. Они потеряли свою яркость и неповторимость, и Саре стало легче разбираться, где явь, а где сон. В девяностые она испытывает ностальгию по своим юношеским снам, уговаривая себя «забыть о том времени и сосредоточиться на сегодняшней жизни» [там же].