Коллектив авторов - Современная зарубежная проза

Подобное «несерьезное» отношение молодые авторы переносят и на другую серьезную проблему — Штази, аресты и постоянное наблюдение. «Хватит упиваться ролью жертвы», — решительно заявляют они старому поколению и превращают весь этот устрашающий государственный аппарат в увлекательный детективный мир со шпионами и слежкой. Наиболее преуспел в разрушении всей мрачной серьезности, пожалуй, Томас Бруссиг, превративший в своих романах «Герои вроде нас», «Солнечная аллея», «Свечение» все ужасы Штази и всю историю объединения в абсурдный кабаретный номер.

Куда более серьезно тему распада ГДР прорабатывают авторы так называемой «теневой литературы», начиная с Вольфганга Хильбига и Рейнхарда Жиргль, позже — Инго Шрамм, Йоханнес Янсен и Герт Нойманн. Вольфган Хильбиг отваживается литературно проникнуть туда, где никто до него не был — в ГДР после распада. Еще до распада ГДР он показал себя «мощным языковым апокалиптиком» [3], как характеризует его Ирис Радиш. Но после объединения его тексты становятся чем-то большим, чем просто метафорическими свидетельствами крушения. В своих рассказах 90-х годов и в Штази-романе «Я» Хильбиг показывает, что оставил после себя великий поход социалистической утопии: мертвые города, разрушенные бараки, снесенные кварталы, мусор. Все в этих историях «после объединения», кажется, изменилось, но, по сути, все остается таким же. Все осталось на месте, только теперь непонятно, зачем это. «Остались бесполезные, безосновательные функции», пишет он, «функции, использовавшиеся лишь в угоду старинному, обессмысленному этикету». Разрушен не только ландшафт, разрушены и люди. Герои произведений Хильбига ощущают себя рухлядью, хламом, побледневшим под слоем пыли истории, это люди, которые «за сорок лет тренировок разгладили в себе все сильные изломы души». Именно в таком холодном, нереалистичном, перегруженном языке Хильбига парадоксально, но с презрением к смерти продолжает жить исчезнувшая страна.

В романе «Временное пристанище», возникнувшем уже в новом тысячелетии, Хильбиг проникает в Западную Германию, страну, ранее бывшую по факту неизвестной территорией, закрытой зоной в восточной литературе, как будто границы не были открыты. Герой Хильбига покинуто блуждает по городам западной территории, нигде не ощущая себя дома — везде как во временном пристанище, ни разу он даже не распаковывает свой чемодан. Запад представляется ему кандидатом на исчезновение, сраженным дурманом потребления. Восток исчез — западное «облагораживание» стерло города во второй раз, гораздо более эффективно, чем бомбардировки Второй мировой.

Хильбиг был первым автором, серьезно воплотившим в литературе события последних десятилетий. За ожидаемый и необходимый в то время «роман объединения» взялись сначала писатели Западной Германии, такие как Ирене Дише и Томас Хеттхе. Поначалу эти романы, например, «Чужое чувство» Ирене Дише, были восприняты как действительно значительное событие в литературной жизни Германии — переведенный с английского, т. е. всемирный; вдохновленный Бетховеном, т. е. исконно немецкий, интеллигентный, не сентиментальный, отстраненный — настоящий продукт западнонемецкого индустриализированного комплекса вины; роман, в котором, скорее, раздумывают, чем чувствуют, скорее, тихо сходят на нет, чем протестуют во весь голос. Этот на первый взгляд идеальный «роман объединения» предложил все, чего требовала историческая ситуация. Однако книга, которая должна была стать книгой о «болезни современности», стала сама симптомом описываемого недуга. Тщательно вычищенный продукт художественного ремесла, чья дата распада, как случается с продуктами моды, была уже в пределах видимости. Роман «по долгу службы» докладывает о хаосе девяностых годов, однако хаотическая витальность того времени была, к сожалению, вынесена за рамки произведения.

Не меньшую отстраненность демонстрирует и Томас Хеттхе в своем романе «NOX». В этой постмодернистской криминальной истории главный герой романа — жертва убийства, наблюдающая за событиями, происходящими в ночь объединения, со стороны. Язык рассказчика бесстрастен, отстранен и фотографически точен. Тематически роман имеет много общего с романом «Временное пристанище» Хильбига — провизорность и бренность, умирание, «законсервированность» прошлого. Тем разительней различие выбранного языка — Хеттхе постмодернистичен, как емко суммирует М. С. Потемина в статье, посвященной роману, его «осуждают, с одной стороны, за радикальную теоретико-интеллектуальную саморефлексивность, с другой — за элиминирование субъекта и наполнение ткани романа метафорами насилия и сексуальности. Особо его критикуют за откровенный, в прямом и переносном смысле, анатомически точный язык» [7].

Однако неудивительно, что в период объединения появляется множество авторов с непроницаемо-сложным, нагруженным языком — новое время требует новых слов. Особенно сильна эта тенденция среди авторов бывшего Восточного блока, которым на протяжении десятилетий приходилось вплетать свой творческий мир в усредненный язык допустимого цензурой, оставляя несказанным больше, чем сказанным. Говоря об изобретателях нового языка, нельзя не упомянуть Райнхарда Йиргля. Как пишет Татьяна Баскакова, «у части читательской аудитории он вызывает резкое неприятие: не только у любителей “легкого чтива”, но и у некоторых немецких интеллектуалов, недовольных тем, что им приходится с трудом продираться сквозь написанный на их родном языке текст, и обвиняющих автора в “маньеризме”» [6]. Йиргль, по понятным причинам не публиковавшийся в ГДР, становится известным после объединения, с выходом его романов «В открытом море» и «Прощание с врагами» — за первый он был удостоен премии им. Анны Зегерс, за второй — премии им. Альфреда Деблина и самой престижной немецкой премии им. Георга Бюхнера. Герои романа «Прощание с врагами» — два брата. Один уезжает на Запад, другой устраивается в Штази, в остальном различий между ними не так уж много. Каждый рассказывает историю другого. Однако «рассказывать», наверное, не самый подходящий глагол. Это уже не рассказ, не сообщение, не ролевая проза, а, как описывает Ирис Радиш, «потерянный в кошмарах поток речи, литургическое многоголосое пение, хорал ненависти, музыка расплаты, написанная поэтически-бюрократическим искусственным языком, настроенная на экспрессивный тон конца света» [4, 23].

Йиргль депрессивен, переполнен ненавистью к своей родине и, если быть откровенным, практически нечитабелен — редкий читатель сможет продраться сквозь его лексические и пунктуационные новообразования. Но удивительным образом в его романах куда лучше распознаются черты современности, чем во многих бесстрастно расслабленных, «хорошо написанных» романах-однодневках.