Александр Мелихов - Былое и книги

«Наслаждаясь тем, что они держат друг друга в объятиях, они с большим желанием поцеловались и упали на кровать рядом друг с другом. За этот короткий миг Ка почувствовал такое потрясающее желание, что в противоположность пессимизму, только что владевшему им, он с оптимизмом и желанием, не ведающим границ, представил, как они снимут одежду и будут любить друг друга. <���…> Он сразу же изо всех сил обнял ее; и, засунув голову между ее шеей и волосами, стоял так не шевелясь. <���…> После этого они с огромной силой сблизились друг с другом, и остальной мир остался где-то далеко». Это уже похоже на издевку.

Допустим, виноват переводчик, переводы Солженицына на английский тоже были чудовищны: вместо «не подпишешь – бушлат деревянный» лепили «если бы он не подписал, его бы расстреляли». Но и это опять-таки говорит о том, что и Солженицын получил премию за «нужность». Так вот, если бы на «Снеге» не стояло нобелевское клеймо, разве стал бы я его покупать? И дожевывать до конца?

«Пианистка» Елинек открыла мне, что истерика тоже может быть занудной, и все-таки нобелевский гипноз заставил меня и ее домусолить до финала. А «Золотую рыбку» Леклезио я бы даже расхвалил, если бы ее кто-то прислал из Оренбурга, но с точки зрения вечности ее не разглядеть.

Впрочем, я всего лишь немолодой человек с научно-техническим образованием и никому ничего не собираюсь навязывать. Но пусть не навязывают и мне. Пусть нобелевскими фанфарами не заглушают голоса тех, с кем мы могли бы полюбить друг друга.

Однажды в рамках фестиваля «Балтийский дом» судьба занесла меня к круглому столу на тему «Россия – Балтия: диалог культур и культура диалога». К сожалению, в последние годы слово «диалог» сделалось чем-то вроде заклинания: «Надо разговаривать!» – так учат мудрецы при любом конфликте. Хотя каждый знает на собственном опыте, что выяснять отношения, как правило, означает их ухудшать. Ибо все социальные и тем более национальные конфликты порождены не расхождением мнений, но расхождением интересов, и, разъясняя эти интересы, мы очень часто лишь обнажаем их несовместимость.

Однако участники круглого стола из прибалтийских стран никаких несовместимых интересов не обнаружили, и модераторам (по-видимому, от музыкального «модерато» – умеренно) никого умерять не пришлось. И не только потому, что все участники были люди интеллигентные (включая, надеюсь, и автора этих строк), но еще и потому, что темы были умиротворяющие: роль культуры в современном мире, опыт международного культурного сотрудничества – о чем тут спорить? Роль культуры всегда позитивна, культурное сотрудничество – это всегда хорошо. Легким диссонансом прозвучала лишь одна подтема – «Импортозамещение в культуре: за и против». Какое же может быть импортозамещение, когда культура едина, когда даже в советские годы нашими кумирами были Хемингуэй и Ремарк, за Сартра и Камю мы не жалели десятикратной переплаты, а Пруст, Фолкнер и Джойс служили своего рода паролями, по которым истинные ценители опознавали друг друга? И ничего, кроме блага, мировые классики нам не принесли, поскольку чужие культуры и вообще могут только объединять и обогащать.

Когда-то и я так думал. И очень хотел бы, чтобы это и в самом деле было так. Чтобы разъединяла народы только политика, а культура лишь объединяла. Разумеется, я говорю о культуре не в широком смысле этого слова, как решительно обо всем, что наследуется внебиологическим путем, включая металлургию и кулинарию, но лишь о культуре духовной, которая есть не что иное, как система коллективных иллюзий, вырабатываемая каждой нацией и социальной группой прежде всего для экзистенциальной защиты, защиты от ужаса, безобразия и скуки жизни. И поэтому каждая национальная культура (я говорю не об элитарных «вершках», а о полубессознательных массовых корнях) зиждется на вере в собственную избранность или, по крайней мере, в принадлежность к какому-то избранному сообществу, которое непременно должно быть узким, иначе оно перестанет быть избранным. Именно поэтому национальные конфликты и порождаются прежде всего столкновением национальных культур – столкновением национальных иллюзий. Столкновением, которое диалоги могут только обострять, поскольку ни одна сторона не может доказать, что ее мама лучше всех, зато любые рациональные опровержения этой веры могут не разубеждать, но только оскорблять.

И политики отнюдь не порождают национальную вражду, они в худшем случае ее только концентрируют, а в лучшем даже умеряют, в риторике подыгрывая народу, чтобы не утратить популярности.

В высокую культуру эти «предрассудки» в открытом виде проникают гораздо реже, но и она не может оставаться совершенно безгрешной, будучи в конечном счете порождением всего народа. А не только личного творчества. Вспомним, что писал Достоевский о поляках и евреях, Гоголь о них же, прибавляя карикатурных немцев, да, собственно, в нашей великой литературе не сразу и отыщешь образ инородца, выписанный с любовью. Даже у Толстого, романтизирующего кавказцев, французский язык используется для изображения всего «неестественного» (это притом что в социальном мире искусственно все).

Это не наша российская особенность – таковы все национальные культуры: каждый народ создает их для собственной, а не чужой экзистенциальной защиты. И если его национальная культура начинает вытесняться более развитой, блистательной и престижной культурой, то при всем несомненном обогащении народ станет терять все-таки больше, чем приобретает: у него будет нарастать чувство, что его предки не сумели создать ничего выдающегося.

В литературе это особенно заметно: если какой-то народ будет видеть в литературе Ромео и Джульетту, Онегина и Татьяну, но не будет видеть самого себя, у него станет нарастать ощущение, что он просто-таки не существует в вечности, что жизнь его не достойна воспевания. Поэтому, как ни грустно, это абсолютно неизбежно, что когда-то в России и Германии боролись с французским языком, в сегодняшней Украине борются с русским, а в одной из культурных прибалтийских стран недавно вызвала протест даже постановка «Бориса Годунова». Это, собственно говоря, и есть борьба за импортозамещение в культуре, или, выражаясь тем же рыночным языком, защита отечественного товаропроизводителя.

Да что заглядывать к соседям! Если бы в пору нашей молодости Шукшин был вытеснен каким-то более крупным писателем, скажем, Фолкнером, Трифонов – Прустом, а Распутин – Гамсуном, возможно, и советская власть до сих пор бы стояла: у нас не было бы стимула любить и отстаивать страну, в которой бы мы не видели ничего красивого и значительного.