Алексей Решетун - Вскрытие покажет: Записки увлеченного судмедэксперта [3-е изд., расш. и доп.]

Я провел осмотр, описал рубцы, все зафиксировал и отпустил. Случай как случай, ничего особенного. Спустя несколько дней рано утром меня вызвали на труп. Приехали мы почти в центр города — обычный двор в окружении девятиэтажек. Недалеко от подъезда лежал мертвый мужчина. По показаниям свидетелей, когда он вышел из подъезда дома, в котором жил, и пошел к машине, из подвального окна раздалась автоматная очередь, после чего двое выбежали из подвала и уехали на машине, стоявшей неподалеку. В подвале дома оказались высокие узкие окна, через одно из которых действительно стреляли. АК-47 лежал тут же. Все указывало на заказной характер убийства. Перевернув труп, я сразу же узнал того самого бизнесмена, который совсем недавно приходил ко мне в связи с прошлым покушением. Расстреляли его на глазах жены и ребенка, махавших ему из окна. Тогда я чуть ли не в первый (но далеко не в последний) раз увидел, какой страшной убойной силой обладает АК-47: пули прошли сквозь тело, повредив бедренные кости, и вышибли из стены противоположного дома огромные куски бетона.

Все вышеописанное происходило в межрайонном отделении на Урале. В крупных бюро эксперт как правило специализируется: есть эксперты-танатологи, которые работают в морге, а есть те, кто занимается только экспертизой живых лиц.

Эксперт, который работает с живыми людьми, помимо прочего, должен быть хорошим психологом. Работа эта очень интересная и сложная, может быть, даже более сложная, чем работа эксперта-танатолога.

Более десяти лет я преподаю студентам судебную медицину. Начиналось все с единичных практических занятий, я тогда еще не был ассистентом и проводил занятия по просьбе заведующего кафедрой, которая располагалась в одном здании с нашим моргом. Студентов всегда было много — россиян и иностранцев, религиозных и не очень, со светлой кожей и с темной, но всех их объединяло одно — молодость. Студенческие годы — лучшая часть человеческой жизни, говорил мне отец. И он был прав.

Сейчас, по прошествии почти двух десятков лет после окончания института, я это отлично понимаю. Молодость, пофигизм в хорошем смысле этого слова, увлеченность и задор — все это меня всегда притягивало, наверное, потому, что в душе я до сих пор двадцатилетний студент. И когда меня попросили провести занятие, я даже и не раздумывал, сразу согласился. Было интересно проверить себя — смогу ли я увлечь студенческую группу, будет ли интересно то, о чем я собираюсь говорить. Я уже писал, что в выборе будущей специальности огромную роль играет преподаватель. К сожалению, некоторые из моих институтских преподавателей не умели, а может, и не хотели давать нам какие-либо знания по своим предметам. Так был зарублен мой интерес к патологической анатомии. Я хорошо помню свои ожидания от занятий и то разочарование, которое после них наступало.

К примеру, занятия по оперативной хирургии и топографической анатомии (предмет, который я очень любил, а учебник читал просто как художественную литературу) у нас проходили так: в 8 часов утра приходил в учебку преподаватель и говорил — вот вам учебник, читайте от сих до сих. И уходил на четыре часа. Кафедра оперативки тогда, в конце 1990-х, оперировала собачек и кошек за деньги, и студенты им были до лампочки. Через четыре часа преподаватель возвращался и проводил опрос, который занимал минут двадцать и заканчивался двойками у всех опрошенных. Никакой информации преподаватель не давал. Точно так же проходили занятия по патологической анатомии — приходила преподаватель, давала задание и уходила. Несколько часов вся группа занималась тем, что зарисовывала в тетради анатомические препараты, которые стояли в банках на столах, или микроскопические препараты. Смысл этого рисования был мне непонятен, художником я был от слова «худо», а картины мои больше напоминали что-то среднее между «Герникой» Пикассо и «Цветами» Гончаровой. Преподаватель возвращалась, разя табачищем, садилась на стол и с гордостью рассказывала, что сегодня они насобирали полведра глаз. Потом мы писали дурацкие тесты-«угадайки», и на этом занятие заканчивалось. В морг на вскрытие нас никто не водил. Когда начался цикл судебной медицины, я подумал, что тут-то наконец нам покажут много интересного, и, воодушевленный, пошел к заведующему кафедрой записываться в кружок.

Научный кружок — что может быть круче? Практическая работа, исследования, доклады — все это казалось очень интересным. Завкафедрой со скукой на лице меня выслушал и сказал, что в кафедральном музее давно надо навести порядок. Два дня мы с приятелем разбирали пыльные завалы из старых таблиц, бланков схем, каких-то немаркированных старых костей, после чего пришли к заведующему и вновь поинтересовались насчет кружка. Удивившись такой настойчивости, он неожиданно спросил: «Есть у тебя видеокамера?» На дворе был 1998 год, я жил в общаге, и никакой видеокамеры у меня не было. После моего ответа заведующий окончательно потерял к нам интерес, сказал, что кружка нет, но, наверное, будет, но потом, а сейчас не мешайте работать.

Так же скучно прошел цикл «судебки» — за все время нас один раз привели в морг. Это был понедельник, когда в морге в буквальном смысле слова бывает завал. Трупы лежали друг на друге, иногда по трое, вдоль стен коридора, нижние трупы уже текли, и красновато-коричневая гнилостная жидкость скапливалась на полу. Среди всего этого санитары возили туда-сюда каталки с покойниками. Преподаватель нас привел в этот ад и оставил, сказав: «Посмотрите тут чего-нибудь». Надо ли говорить, что через десять минут мы уже были на улице и весь багаж знаний, который мы унесли с собой, заключался в том, что мы увидели огромных черных мух, которые медленно ползали по трупам.

Поэтому я точно знал, как НЕ НАДО преподавать. У меня не было педагогического образования, и, конечно, я не знал никаких педагогических систем и приемов, но точно знал, что не надо делать и что не надо говорить. Я понимал, что интерес к предмету рождается во время занятия и задача преподавателя — вызвать этот интерес, увлечь студентов и сделать так, чтобы они усвоили знания. Когда нам интересно, информация усваивается легко и надолго.

Студенты, несмотря на то, что они будущие врачи, в большинстве своем, подвержены тем же стереотипам, что и обычные люди, поэтому совершенно естественно, что какой-то страх и неприятные ожидания у них присутствуют. В таком состоянии КПД занятия равен нулю, поэтому перед каждым занятием я провожу своеобразную премедикацию. Премедикация (от лат. pre — «перед»; medicamentum — «лекарство») — это предварительная медикаментозная подготовка больного к общей анестезии и хирургическому вмешательству. Цель такой подготовки — снижение уровня тревоги пациента и секреции желез, усиление действия препаратов для анестезии. В нашем случае премедикация носит психологический характер и нужна для того, чтобы снять напряжение, расслабить студентов.