Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

– Мне иногда кажется, люди в наше время не ценят того, что имеют, – замечает она, слушая, как мистер Линдли на соседней кровати осыпает ругательствами медсестру, снимающую ему швы. – Честно говоря, мне неудобно было отнимать у хирургов время со своим суставом, но племянница настояла.

Мне кажется, таких людей как миссис Маллен больше не выпускают. Мое поколение – сплошные нытики. Мы уверены, что весь мир нам должен. Однако если он кому и должен, то таким людям, как миссис Маллен. Она бросила учебу в 15 лет, хоть и заслужила бесплатное место в филологическом колледже. До 20 лет кормила мать и четырех сестер, работая на фабрике. На этой фабрике и осталась до самой пенсии. Она ни разу за всю жизнь не брала больничных и отпусков. Даже когда рожала своих троих детей.

Однако миссис Маллен вовсе не бессловесная тихоня. Она поднимает голос, если считает, что повод того заслуживает. Всю жизнь она состояла в профсоюзе, боролась за равные права для женщин, и, как сообщила она мне с широкой улыбкой, ее фабрика была первой в стране, где их ввели. Она сражалась за пенсионное обеспечение и выплаты по инвалидности.

– В те времена мне некогда было болеть, слишком много дел. Надо было отстаивать права всех этих девушек. Условия, в которых некоторым из нас приходилось работать, были просто кошмарные. Сейчас таких никогда бы не допустили, можете мне поверить.

Причина, по которой их теперь бы не допустили, – это тоже миссис Маллен и такие люди, как она. Я никогда не работал так тяжко, как эта пациентка, и почти наверняка никогда не буду.

Быть интерном нелегко, но, в смысле работы, есть варианты куда хуже. Например, пахать на фабрике 50 лет без отпусков. Возможно, если бы нашему поколению пришлось посидеть у койки матери, умирающей от туберкулеза, мы с большим уважением относились бы к нынешней системе здравоохранения и уж точно не орали бы на медсестер, пытающихся снять швы.

Сегодня я просто не поверил своим глазам, когда пришел купить сэндвич в больничном киоске «Лиги друзей» и увидел за прилавком (вы не поверите!) миссис Маллен.

– Что вы здесь делаете?! – воскликнул я, разинув рот. – Мы же выписали вас только на прошлой неделе! Вам надо сидеть дома, отдыхать.

– О, я так и делаю, – последовал ответ. – Я тут только пару часов в неделю. Увидела объявление о поиске волонтеров. Это мой способ поблагодарить вас всех за то, что вы в больнице сделали для меня.

Коробки конфет хватило бы с лихвой. Но миссис Маллен из тех людей, что отдают больше, чем получают. Это вымирающая порода. Прошу у нее сэндвич с помидорами и сыром. Она протягивает мне с яйцом: других уже нет. Ненавижу яйца, но решаю все равно его съесть и не жаловаться.

Суббота, 27 сентября

Все мы живем в состоянии тихого отчаяния, однако у кого-то оно все-таки отчаяннее, чем у других. За прошедшие 2 месяца я увидел и услышал множество очень печальных вещей, и теперь учусь не позволять им слишком на меня влиять. Однако в памяти порой остаются совсем не те события, что ожидаешь. Гораздо глубже в нее врезается то, как люди просто живут, день за днем, а вовсе не то, как они умирают.

Сегодня я проснулся пораньше, чтобы заехать к маме, собиравшейся меня накормить настоящей домашней едой. По пути решил остановиться и купить газету. Хозяева магазинчиков только-только открывали ставни на витринах, машины торопливо куда-то катились по своим важным делам. В голове гудело от недосыпа, и поэтому, ковыляя к ближайшему газетному киоску в рассветных солнечных лучах, я не сразу разобрал, что кто-то окликает меня по имени. Это оказалась миссис Уолден. Она поступила к нам с болями в животе на прошлой неделе, но мы выписали ее, когда анализы ничего не показали, а боль успокоилась. В больнице ее хорошо знали, потому что она была пациенткой отделения психиатрии. Большую часть своей взрослой жизни, а ей уже под сорок, она провела в разных лечебницах из-за своего психического заболевания. Жила одна в социальной квартире, в полной изоляции, погрузившись в депрессию. Единственной отрадой миссис Уолден был ее сын Генри.

Генри поместили под опеку, когда ему было 2 года, потому что она не могла обеспечить ему надлежащих условий. Исключительно из добрых побуждений. Шесть лет она не видела его.

– Нет такого дня, когда бы я не думала о нем, – сказала она, когда я в отделении скорой помощи пытался прощупать ее живот.

Недавно суд принял решение, что они могут изредка встречаться, под наблюдением. Пару недель назад сын позвонил, и она рассчитывала провести вместе с ним несколько часов перед Рождеством.

Я перешел через улицу.

– А куда вы едете? – спросил я ее.

Она озабоченно на меня поглядела.

– Скоро же Рождество! – последовал ответ.

Недостаток сна порой делает с нами странные вещи: на мгновение я впал в настоящую панику, прежде чем снова прийти в себя.

– Вообще, сейчас только сентябрь, – напомнил я ей.

– Я знаю, но мне хочется купить для Генри лучший подарок, а игрушки, которые дети больше всего хотят, вечно распродают первыми, поэтому надо успеть заранее.

Она ждала автобуса, который шел в большой торговый центр за городом, где был детский супермаркет. Вытащив из кошелька фотографию сына, она протянула ее мне.

– Но сейчас же очень рано, там еще закрыто, – сделал я еще одну попытку.

– Я хочу прийти первой, купить лучший подарок для него, – объяснила она.

Со стороны могло показаться забавным, что она стоит на остановке за 3 часа до открытия магазина, собираясь покупать подарок на Рождество, до которого еще 3 месяца, для своего восьмилетнего сына, которого не видела последние шесть лет. Я невольно представил себе, как он будет открывать рождественский подарок от матери, которой не помнит, не придавая этому никакого значения, в то время как для нее он – вся жизнь, единственное, что помогает ей держаться на плаву.

Вокруг нас сновали люди, торопясь начать свой день, безразличные ко всему. Она была просто женщиной средних лет, стоящей на остановке, решившей купить подарок для сына на Рождество. И одновременно живым символом трагедии, жертвой психического заболевания, разрушающего человеческую жизнь и откалывающего от нее часть за частью. Мысль о возможности наладить отношения с сыном была ее единственной надеждой.

Она спрятала фотографию обратно в сумку, помахала мне на прощание рукой и села в автобус.

Вторник, 30 сентября

Целых 2 месяца мы работаем врачами. Поверить не могу! Чтобы это отметить, отправляюсь к Труди под тем предлогом, что мне надо передать через нее бумаги мистеру Баттеруорту на подпись. Она заваривает мне чай, угощает печеньем, потом садится и начинает подпиливать ногти, игнорируя телефонные звонки, пока мы с ней беседуем.