Сергей Ефременко - Милосердие смерти [Истории о тех, кто держит руку на нашем пульсе] [litres]

В кругу ровесников я был самым молодым и, возможно, повидавшим больше всех.

И вот я встречаю седого пожилого мужчину и не узнаю в нем своего бывшего сослуживца, с которым прослужил в госпитале целых восемь лет и с которым всегда был в прекрасных отношениях. А ведь Илья Зельц был гораздо младше меня.

– Артем Сергеевич, дорогой! Вы ли это? Без единой сединки, волосы красите? Вы вообще не меняетесь! Может быть, душу дьяволу продали за сохранение молодости? Сколько мы не виделись? Все по телефону да по телефону. Кажется, последний раз лет десять назад… Да, точно! Нет, это необъяснимо!

Его восхищенно-удивленная тирада не несла в себе ни капли лести и лилась бальзамом на мою душу. И я еще раз убеждался в верности своей теории продления молодости и жизни в целом. Много лет работая в реанимации, я постоянно сталкивался с ситуациями, когда молодые люди превращались в глубоких стариков в течение нескольких недель на фоне различных критических состояний. Даже если они и выживали, то никогда не возвращались к своему прежнему внешнему виду до начала болезни или травмы и в последующей жизни выглядели значительно старше своих лет. Этот механизм старения не объяснялся банальными сентенциями вроде «болезнь ни кого не красит» или танатогенез, или митохондриальное истощение. Мне, жесткому прагматику и последователю теории функциональных систем Анохина, всегда хотелось понять, с какого этапа жизни биологической системы начинается старение и что можно сделать для предотвращения или замедления этих процессов. И, кажется, я нашел этот ключик.

И имя ему соматотропный гормон. Ведь это он, вырабатываясь в гипоталамусе, регулирует практически все обменные процессы в организме, в то же время являясь регулятором иммунной системы – именно с момента начала падения уровня соматотропного гормона в организме и начинается старение. Следовательно, поддерживая в организме постоянный уровень соматотропного гормона, можно замедлить этот процесс. И периодическое введение этого гормона поможет если не сохранить, то продлить молодость. Так я думал, по крайней мере. При этом было широко известно о применении соматотропного гормона в спортивной медицине как мощнейшего анаболика.

Правда, из-за неконтролируемого использования применение соматотропного гормона как анаболика стало приравниваться к распространению наркотиков. Несистемный подход к применению давал только временный эффект, а введение сразу же большого количества гормона приводило к нарушению естественного его синтеза и в последующем к самым непредсказуемым последствиям. Применять же гормон с заместительной целью для продления молодости и предотвращения старения никто не догадывался. Это считалось неоправданным и неэффективным. Я перерыл массу литературы о применении соматотропной терапии в медицине критических состояний и действительно обнаружил поток публикаций, где-то до середины 90-х годов прошлого века. А затем – ничего, красный стоп-сигнал. Мало того, в последних статьях утверждалось о вреде применения гормона при черепно-мозговых травмах и иных реанимационных ситуациях. Тем не менее я начал применять соматотропную терапию у практически безнадежных пациентов, обосновывая целесообразность применения гормона лабораторными показателями, указывающими на критическое снижение его уровня в организме. При этом у всех пациентов развивался вторичный иммунодефицит, в основном Т-клеточный. И что? А то! Ни один пациент из группы самых тяжелых черепно-мозговых и сочетанных травм не умер на фоне применения соматотропного гормона. Более того, пациенты, которые находились в глубоких комах, восстанавливали сознание. Иммунитет также постепенно приходил в норму, что подтверждалось отчетливой динамикой восстановления уровня Т-лимфоцитов. Эффект соматотропной терапии был похлеще глубокой магнитной стимуляции мозга и набирающей популярности ультразвуковой стимуляции.

Но вернемся к молодости. Периодически употребляя в микродозировках соматотропный гормон в течение жизни, я должен был подтвердить верность теории или ее порочность. Но было еще одно «но». Соматотропный гормон мог стать активатором опухолевых процессов, запустить механизм неконтролируемого митоза и поспособствовать возникновению атипичных, то есть опухолевых клеток. Но что моя жизнь – постоянные командировки на Кавказ, лечение разных авторитетов в сфере политики, криминалитета и бизнеса могли гораздо раньше прервать мою жизненную кривую. И тогда я решил начать. Решил, правда, довольно поздно, лет в 35, но к своим 55 годам понял – не ошибся.

Так что слова Ильи Зельца были доказательством моей, как порой мне казалось, безумной теории. Я же, не показывая своего глубочайшего, как говорят, удовлетворения, отвечал ему то, что он, наверное, и хотел услышать от меня:

– Илюша, дорогой, но ты и сам вообще не меняешься – в холодильнике по ночам спишь, наверное…

Но Илюша Зельц все понимал и прекрасно знал истинную точку своего положения в этом трехмерном графике времени, внешнего вида и возраста. Он всегда обладал аналитическим взглядом на жизнь, и если и жил в своем мире иллюзий, то эти иллюзии касались лишь его медицинско-научных воззрений, но отнюдь не сферы прагматики и социальной адаптации.

Наверное, более интеллигентного и воспитанного человека в своей жизни я не встречал. Мы познакомились, когда я начал служить в Главном госпитале главным анестезиологом-реаниматологом. Илья Евгеньевич – так его, несмотря на возраст, почтительно называли даже старшие по званию коллеги – был главным терапевтом и профессором кафедры терапии университета. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями и способностью экспромтом выдавать самые невероятные диагнозы из области чуть ли не казуистики и подкреплять их, казалось бы, неоспоримыми данными. Чем не раз ставил в тупик утренние обходы или конференции, заставляя всех судорожно бросаться к справочникам и интернету. Его фишкой и где-то даже манией были болезни, связанные с мочеполовой сферой. Ибо в причинах многих заболеваний, начиная от гипертонии со стенокардией и заканчивая радикулитом, он зачастую винил обострение уроинфекции. Этим самым Илья Евгеньевич вызывал иногда смех, а иногда и праведный гнев, особенно со стороны нейрохирургов. Он пытался замахнуться на священный хлеб, сделал попытку загубить это благодатное поле, кормящее не одно поколение российских нейрохирургов, а именно – лечение остеохондрозов оперативным путем. А что может быть более оскорбительным для нейрохирурга (да, впрочем, и любого хирурга), чем отнятие у него заработка путем разрезания человеческого тела и появление возможности исцеления с помощью снадобий, трав или – в современном мире – с помощью таблеток. Нет, такого кощунства не смог бы потерпеть ни один хирург. А что касается нейрохиругов, то это вообще было посягательство на их заработок (и какой заработок!).