Линдси Фицхаррис - Ужасная медицина. Как всего один хирург Викторианской эпохи кардинально изменил медицину и спас множество жизней

Хирурги работали напряженно. Сайм проник пальцами в открытую рану и грубой иглой с шелковой нитью начал перевязывать поврежденную артерию. Внезапно из шеи мальчика хлынула кровь, пропитавшая деревянный операционный стол и скопившаяся у ног Листера; зрители ахнули, ожидая, что пациент вот-вот скончается. Однако Сайм продолжал зашивать скользкую артерию, а Листер держал рану открытой и с помощью губки осушал ее от выступающей крови. Спустя несколько напряженных минут Сайм и Листер отступили от операционного стола, чтобы зрители могли осмотреть разрез: кровотечение было остановлено.

В течение нескольких секунд в операционной царила тишина, а затем толпа разразилась бурными криками и похвалами обоим хирургам.

В январе 1854 года Листер стал ассистентом Сайма – роль, которую он и без того занимал де-факто. На этом посту у него теперь было двенадцать помощников, работающих под его руководством – в три раза больше, чем в больнице Университетского колледжа (их число вскоре вырастет до двадцати трех). Сайм ясно дал понять, что их рабочие отношения будут партнерскими и что «ассистент» – это просто формальность. Он пообещал не вмешиваться в лечение обычных случаев и позволял Листеру исключительную привилегию – выбирать себе пациентов из тех, кто уже находится в палатах (чего не мог делать ни один ассистент в любой другой больнице). Однако, поскольку Листер еще не получил лицензии в Шотландии, он мог только помогать Сайму в операциях в Королевском лазарете, но не проводить их самостоятельно.

Листер быстро завоевал уважение и обожание новых коллег. Скромность и благопристойность, которые часто характеризовали его поведение в Университетском колледже, казалось, растворились здесь – в молодом, порой шумном шотландском обществе. Листер даже устроил несколько щедрых обедов для своих подчиненных и присоединился к ним, помогая уничтожить рекламу, развешенную местным врачом-шарлатаном. Толпа с триумфом сорвала плакат с доски объявлений и сожгла его во время шутливой церемонии на больничном дворе.

Помощники называли Сайма «мастером», а Листера «шефом» – это прозвище пристало к нему на всю оставшуюся жизнь. Один из сотрудников, в частности, покровительствовал симпатичному хирургу – грозная миссис Джанет Портер, почтенная больничная матрона, старшая медсестра Королевского лазарета.

На момент назначения Листера сестринское дело не было призванием, требующим навыков или подготовки, и не пользовалось большим уважением. Образованные, состоятельные женщины не решались связываться с профессией, которая предполагала интимную работу с человеческим телом или оставляла их наедине с мужчиной. Флоренс Найтингейл – женщина, которая позже инициировала революцию в деле ухода за больными – еще не полностью разработала свои «протоколы чистоты», снискавшие ей мировую славу. Кроме того, понадобится еще девять лет, чтобы появился Международный Красный Крест – инструмент подготовки медицинских сестер во второй половине XIX века.

Из-за низких стандартов найма медсестры, с которыми работал Листер, представляли собой довольно разномастное общество. Однажды сама Флоренс Найтингейл посетила Королевский лазарет и обнаружила, что это «беззаконное» место, когда дело касается управления штатом медсестер. Она заметила, что в обязанности ассистента входит «еженощно перевозить на носилках пьяных ночных медсестер». Эта неприятная задача действительно стояла перед Листером в первый год работы на Сайма, и он и вправду имел дело с медсестрой, которая спала на больничных койках после частого похмелья, за что Листеру неоднократно приходилось объявлять ей выговор.

Поклонница Листера миссис Портер принадлежала к противоположному лагерю. Она железной рукой помыкала хирургами и вела себя так, будто весь груз ответственности за управление больницей лежит на ее плечах. Когда Листер пришел в больницу, миссис Портер уже прочно обосновалась там, ухаживая за пациентами более десяти лет. Ее гостиная была настоящей фотопортретной галереей врачей, прошедших через ее палаты. На протяжении многих лет она старалась сократить разрыв между старым авангардом сестринского дела и новым, и ее одинаково обожали и боялись. Поэт У. Э. Хенли, которого Листер позже лечил, писал о «глубине и злобе ее хитрых серых глаз» и об «остром шотландском языке, который льстит, ругает и бросает вызов». Как и все, кто работал на Сайма, она остро ощущала ответственность за больных. Как сказал Хенли, «доктора любят ее, дразнят, пользуются ее умениями, но, говорят, что сам «шеф» наполовину побаивается ее».

Было много случаев, когда отношения между новым хирургом и миссис Портер накалялись. Как-то раз она поймала Листера, пытающегося разбить одну из ее ледяных припарок на мелкие кусочки с помощью больничной кочерги. Свидетель вспоминал: «Глубоко возмущенная, она схватила кочергу и припарку и, громко ругаясь, удалилась в сторону кухни».

Несмотря на скандалы, миссис Портер действительно взяла на себя материнскую заботу о благополучии Листера. Это было особенно очевидно в истории, когда его настигла резкая боль во время подъема по предательской тропе, известной как «Кошачий Ник», по которой Листер отправился с бывшим однокурсником по Университетскому колледжу Джоном Беддо одним ветреным воскресным днем 1854 года. «Кошачий Ник» представлял собой неровную тропинку вверх по скалистым склонам Солсбери, которые возвышаются над Эдинбургом, подобно внушительной крепости. Расположенные менее чем в километре к юго-востоку от города, 46-метровые скалы представляют собой покрытую льдом сеть каменноугольных залежей, которые начали формироваться в мелководном море около 340 миллионов лет назад. Листер, который боялся высоты, неохотно принял вызов друга, который призывал его узреть великолепие Эдинбурга со скал Солсбери. Беддо сказал Листеру: все великие мыслители сделали это – писатель сэр Уолтер Скотт, поэт Роберт Бернс. Он даже обратился к примеру Чарльза Дарвина, который позже сообщил, что благодаря прогулкам на скалах Солсбери он смог принять теорию «темного времени» геолога Джеймса Хаттона (и позже эта концепция сыграет решающую роль в его теории эволюции). Для Беддо это был «подвиг, который нельзя не совершить».

Итак, двое приятелей медленно начали восхождение. Шаг за шагом город удалялся от них. На середине пути Листер начал сомневаться, сможет ли он добраться до вершины, и крикнул другу, идущему впереди: «У меня ужасно кружится голова; умно ли с моей стороны проявлять такое упорство именно сегодня?» Может быть, Беддо видел страх в глазах своего друга, а может, сам слишком устал, чтобы идти дальше. Так или иначе, он согласился, что они должны вернуться.