Михаил Супотницкий - Микроорганизмы, токсины и эпидемии

СПИД оказался болезнью, совершенно неожиданной для здравоохранения промышленно развитых стран. Его появление стало своеобразным индикатором отсутствия инстинкта самосохранения у нашей цивилизации. Пандемическое распространение СПИДа выявило не только несоответствие методического уровня проводимых исследований сложности задач, которые необходимо решить для ликвидации данной болезни, но при этом еще обнаружилась удивительная близорукость имевшихся в первой половине 1980-х гг. прогнозов будущей эпидемической ситуации. Даже в такой фундаментальной монографии как «Эволюция возбудителей инфекционных болезней» (1984), написанной весьма известными вирусологами В. М. Ждановым и Д. К. Львовым, о ВИЧ практически не упоминается.

В 1987 г., когда пандемия СПИДа стала свершившимся фактом, коллектив исследователей во главе с В. Д. Беляковым, вновь рассматривая вопрос об инфекциях будущего, уже исходил из того, что ретровирусы неспособны вызывать эпидемический процесс, «поскольку их репродуктивная активность не опосредованна патогенностью» [Беляков В. Д. и др., 1987]. Причина неточности данных прогнозов кроется в том, что их создатели основываются не на плохо изученных внутренних закономерностях появления эпидемий, а на вроде бы вполне очевидных внешних проявлениях этих процессов — количестве, структуре и динамике появления инфекционных больных. Далее они осуществляют статистический анализ этих показателей и экстраполируют полученные результаты на последующие годы. Например, А. Г. Букринская и В. М. Жданов (1991), экстраполируя уже современную им эпидемическую ситуацию, утверждали, что в XXI век человечество войдет с такими массовыми инфекционными болезнями, как грипп, герпес, гепатиты А и В, лихорадка Денге и, разумеется…, СПИД. Но и этот прогноз в перспективе может оказаться столь же ошибочным, как и предыдущие. Авторами не учитывается тот факт, что в будущем инфекционные процессы, по масштабам сопоставимые с пандемиями, могут быть вызваны еще не открытыми (или не проявившимися в человеческой популяции) возбудителями инфекционных болезней, находящимися в причинно-следственной связи с известными нам пандемическими возбудителями.

Пандемии, вызываемые микроорганизмами, использующими первую стратегию паразитизма. Пандемии и эпидемии. Побежденные инфекции. Направленность отбора. Пандемическая тенденция.

Нам не известны возбудители инфекций, циркулирующие среди людей дописьменного периода своей истории, однако эпидемическая ситуация последних, по крайней мере, 3000 лет поддается некоторому документальному анализу.

Пандемии, вызываемые микроорганизмами, использующими первую стратегию паразитизма.Объединение людей в древние времена в социально организованные сообщества и приручение домашних животных благоприятствовали инфекционной патологии, вызываемой микроорганизмами, использующими первую стратегию паразитизма. Для вызываемых ими болезней характерны следующие особенности: короткий инкубационный период, острое течение болезни, массовое выделение возбудителя в окружающую среду (см. подраздел 1.2). С развитием речи, укрупнением человеческих популяций и усложнением их социальной организации, контагиозные возбудители с воздушно-капельным механизмом передачи стали получать преимущества при распространении по эпидемическим цепочкам [Жданов В. М., 1963].

В старинных научных трактатах есть описания контагиозных инфекций, приводивших даже к более тяжелым последствиям, чем те, которые считаются в XX столетии особо опасными. Историкам частично удалось реконструировать клиническую картину некоторых из них.

Чума Фукидида. Появилась в 430 г. до н. э. в Афинах. В Грецию, как тогда считали, была занесена кораблем, пришедшим из Малой Азии. В течение последующих 5 лет возникли три крупные вспышки болезни. Их максимум приходился на позднюю осень. Люди, пережившие болезнь, повторно не заболевали. Отмечена заболеваемость и среди домашних животных. Болезнь возникала внезапно, на фоне полного здоровья. Ее первым проявлением были сильный жар, краснота и воспаление глаз. Язык становился кроваво-красным, дыхание зловонным и сопровождалось сильным кашлем. Тело приобретало синевато-красноватый оттенок, покрывалось нарывами. Больные испытывали сильную жажду. Большинство из них умирали на 7-е или 9-е сутки еще сохраняя силы. У тех, кто жил дольше, начинался неудержимый понос. Смертность достигала 80 %. Многие выздоровевшие не помнили себя и не узнавали окружающих. У некоторых заболевших омертвевали концы рук или ног, другие теряли зрение. Советский эпидемиолог Г.Ф. Вогралик (1935) считал, что эту болезнь по клиническим проявлениям нельзя отнести ни к одной известной сегодня.

Моровая язва Антонина. Историки считают, что она была занесена в Рим римскими войсками из Сирии в 166 г., где была широко распространена среди местного населения. Болезнь послужила причиной смерти императора Марка Аврелия (121–180). Колеблясь по интенсивности, вспышки моровой язвы длились в течение 15 лет. Болезнь охватила огромные пространства от Персии до Галлии и Рейна. Для современников (Гален, 131–200) она была «новой великой болезнью», т. е. пандемией. Первыми признаками заболевания были грязновато-синеватая краснота языка и полости рта. Больные страдали от «внутреннего жара». На 7-й день наиболее выраженным клиническим признаком был понос. У многих больных отмечались высыпания на коже «черной сыпи». Из гнойничков жидкость не выделялась, но они покрывались струпами, которые в дальнейшем отпадали. Образовавшийся дефект заживал через два дня. После этого больные поправлялись [Гезер Г., 1867]. Г.Ф. Вогралик (1935) считал, что во время правления императора Марка Аврелия имели место массовые заболевания дизентерией, брюшным тифом и оспой. Однако ему можно возразить. Для первых двух болезней характерна сезонность. Для оспы не типично бесследное исчезновение «струпов». Очевидно и то, что данная болезнь не имеет ничего общего с чумой и оспой. Скорее всего, ее этиология неизвестна.

Английская потовая лихорадка. Первая эпидемическая волна этой болезни поднялась в Англии в период борьбы между королями Генрихом и Ричардом в 1486 г. Болезнь быстро распространялась по путям передвижения армии Генриха (от Валлиса до Лондона) и отличалась высокой этнической избирательностью (преимущественно поражала англичан). Продолжительность болезни измерялась часами. В разгар эпидемии из 100 заболевших выживало двое-трое. Всего историки насчитывают пять вспышек потницы (последняя эпидемия началась в 1551 г. в Англии, в городе Шрюсбери, но быстро закончилась). Иммунитет к возбудителю болезни не возникал. Некоторые люди заболевали по три раза подряд через небольшие промежутки времени. Инкубационный период составлял 1–2 сут. Болезнь начиналась внезапно ночью ознобом, сменяющимся сильным жаром с симптомами общей интоксикации. Дыхание становилось неправильным, но кашля не отмечалось. Появлялись судороги, в икрах и мучительное ощущение жажды. Наблюдалось интенсивное потоотделение. В тяжелых случаях присоединялись судороги, бред. Если больной не умирал в первые 2 часа, то на его коже выступала сыпь. Сначала на шее и на груди, затем по всему телу. Сыпь бывала кореподобной, скарлатиноподобной и геморрагической, поверх которой наблюдались пузырьки, которые в дальнейшем подсыхали и давали мелкое шелушение. Если больной не умирал, то жар спадал, и к концу недели наступало выздоровление. Осложнения включали фурункулез, невриты, атаксию, невралгии [Гезер Г., 1867]. Г. Ф. Вогралик (1935) считал, что английская потница после 1551 г. больше не диагностировалась. Критически он относился и к попыткам некоторых исследователей представить ее как форму эпидемического гриппа.