Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Перед моим приездом в Ростов Яков Сигизмундович и Людмила Васильевна только что переехали в новую квартиру в одном из корпусов очень крупного кооперативного жилмассива. Организации и строительству этого жилмассива Киршманы уделяли много внимания и с увлечением знакомили меня со всеми достижениями благоустройства в квартире и на участке. Людмила Васильевна познакомила меня с работниками Дома санитарного просвещения в Ростове, во главе которого стоял профессор Кокин. Он предложил мне прочесть курс лекций для санитарных врачей и работников санитарного просвещения о сущности, содержании, значении и задачах общего благоустройства населённых мест. Осуществить это предложение было нелегко, так как с 9 часов утра и до вечера я был занят на заседаниях секций и в работе комиссий съезда. Поэтому я предложил пять или шесть моих лекций назначить в ранние утренние часы, до заседаний съезда и до начала работы самих слушателей. Мне были наиболее удобны часы с 6 до 8 утра, но так как это казалось слишком экстравагантным, то лекции проходили с 7 до 9 часов утра.

Погода в Ростове стояла майская, упоительная. Мне предложили проводить лекции не в закрытом помещении, а на открытом воздухе. Была устроена «аудитория» в саду при Доме санитарного просвещения: поставлены вокруг стола скамьи и стулья и обеспечена для лектора классная доска с цветными мелками. Этот курс лекций в ранние утренние часы оставил у меня самые приятные воспоминания.

На секции планировки городов на Ростовском съезде уже давало себя знать засилье, а точнее, превалирование точки зрения архитекторов, подменяющих задачу создания удобного для жизни и деятельности здорового и безопасного жилища стремлением к так называемому «художественному оформлению города», к красоте общего облика, его площадей и ансамблей. На эту архитектурно-художественную концепцию общего плана города передвигалось главное внимание; архитектор-художник оттеснял санитарного врача и инженера; санитарный врач привыкал идти на поводу у архитектора-планировщика и подчинять задачи создания наиболее благоприятных условий для обеспечения здоровья населения принципу архитектурно-художественной концепции плана города. Это было началом того положения, когда всё большие средства стали тратиться не на рациональное удовлетворение жилищных нужд и решение неотложных проблем благоустройства и удобств жилищных условий, не на строительство жилья в соответствии с имеющимися материальными возможностями, а на разработку проектов осуществления в будущем заманчивых в художественном отношении пресловутых монументальных ансамблей.

Я пытался на съезде поднять значение санитарно-гигиенической стороны при разработке проектов планировки и перепланировки населённых мест и при фактическом строительстве. Это было основным мотивом моих выступлений и резких столкновений с главным докладчиком на секции планировки А. П. Иваницким. В течение многих последующих лет приходилось вновь и вновь призывать к поднятию значения санитарного врача и инженера-санитарного техника в вопросах проектирования и строительства населённых мест. В целом ряде докладов — на Всесоюзном санитарном съезде 1947 г., на заседаниях Санитарно-гигиенического общества и т. д. — выдвигал я это требование, развёртывая его примерно в следующих положениях. Определяющая и ведущая цель планировки и застройки населённых мест — возможно более полное удовлетворение потребностей населения в здоровых, удобных жилищных условиях, в удобных, экономически наиболее доступных, технически наиболее совершенных средствах и путях общения и сообщения; обеспечение обслуживания населения сетью общественных учреждений — культурно-образовательного, учебно-воспитательного, хозяйственно-бытового, врачебно-санитарного и социального характера. Архитектурно-художественное оформление населённого места в целом или его отдельных частей должны осуществляться в пределах обеспечения прежде всего благоустройства, а не как самодовлеющие цели. Санитарные врачи и гигиенисты, инженеры и жилищно-коммунальные работники должны отстаивать и добиваться признания первостепенной важности санитарно-гигиенических и социально-культурных требований при планировке, строительстве и восстановлении населённых мест.

Все свободные от заседаний и лекций часы я использовал для участия в экскурсиях, для осмотра жилищного строительства для рабочих Аксайского завода. Два дня ушли на тщательное ознакомление с новым жилым посёлком для рабочих Сельмашстроя и на осмотр этого первого крупного завода социалистической промышленности. Он производил огромное, скажу прямо, радостное впечатление налаженностью всего производства, ощущавшимся подъёмом и дисциплиной труда. Такое же захватывающе радостное чувство позднее переживал я при осмотре Сталинградского тракторного завода, на котором летом 1931 г. я провёл целый день, а ещё позднее — Горьковского автомобильного завода.

Дни, проведённые в Ростове, оставили у меня бодрящее впечатление от бившей ключом реконструкционной работы. Только что введённая в строй новая водопроводная станция с новаторскими улучшениями в конструкции скорых фильтров и методов коагуляции и хлорирования была особенно подробно осмотрена и при общей экскурсии, и повторно при моём посещении в одиночку, В это время в Ростове велись большие работы по созданию народного парка и по озеленению старых частей города.

Сейчас, когда я вспоминаю обо всём увиденном в Ростове, у меня перед глазами встал один мимолётный штрих, минутное впечатление, с такою неизбывною болью сохранившееся в памяти, невзирая на прошедшие с тех пор многие десятилетия. Мы осматривали бойню для экспорта мяса. В отделении, где производился убой лошадей, случайно мой взгляд остановился на старой лошади белой масти, стоявшей в очереди на убой. Лошадь смотрела на окружающее своими умными глазами. По всему телу её пробегала нервная дрожь. Из глаз выкатились слёзы. Подошедший боец с размаху нанёс ей удар молотом в лоб, но лошадь не свалилась, а лишь понуро низко опустила голову, подставив лоб для второго безжалостного смертельного удара. Это была мимолётная сцена, сотни раз повторявшаяся в течение дня для бойца, но для не зачерствевшего от подобных зрелищ человека она осталась глубоким незаживающим рубцом. И сейчас, по неведомой внутренней связи, она вызывает у меня терзающую мысль об ужасе смерти, пережитом гостеприимным, кротким хозяином квартиры, в которой я тогда остановился — таким деликатным, умным, талантливым Яковом Сигизмундовичем Киршманом. Во время оккупации Ростова немцами в 1942 г. он получил повестку о явке на «убой» от гитлеровских людоедов, как и многие тысячи и даже миллионы евреев. Многие годы угнетено было сознание и всё существо Людмилы Васильевны этой не вмещающейся в человеческое сознание трагедией.