Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Тщательное изучение заявлений и проектов возведения новых домов, а также открытия, расширения и капитального переустройства промышленных предприятий; неоднократные последующие осмотры этих объектов совместно с инженером земской управы, а затем составление заключений с внесёнными нами в проекты изменениями; ежеутреннее рассмотрение всех присланных карт-извещений о случаях эпидемических заболеваний, направление персонала для производства квартирных дезинфекций и госпитализации заболевших (в большинстве случаев я лично навещал все квартиры, производил сам на месте все прививки) — таков был далеко не полный круг моих обязанностей. Все стороны моей работы, а также её объём, количественные показатели были освещены в моём отчёте за 1898 г., изданном губернской управой в сборнике трудов санитарных врачей. Этот отчёт даже сейчас представляет своеобразный интерес, т. к. отражает яркий контраст между нынешним состоянием Кировского района, с его поистине грандиозными площадями, магистралями, домами культуры, школами, жилыми массивами и парками, и прежним убогим, безысходно загрязнённым состоянием этого района конца прошлого века, когда он носил название пригородного земского Петергофского участка Петербурга.

Возмутительной, выводившей меня из равновесия стороной деятельности санитарного врача была неизменно повторявшаяся попытка торговцев, промышленников и домовладельцев дать мне взятку. Эту взятку присылали на квартиру или пытались так или иначе сунуть в руки. Рассматривая всякую такую попытку прежде всего как невыносимое тяжкое оскорбление мне, как общественному работнику, я на это реагировал остро, спускал оскорбителей (в буквальном смысле!) с лестницы, бросал им в лицо подлые четвертные билеты и, наконец, стал подавать в суд жалобы на тяжкие нанесения мне оскорблений, представляя при этом полученные письма с вложениями в качестве вещественных доказательств. Я лично выступал как истец, как пострадавший и как обвинитель, и добился, что мировой судья Головушкин приговорил директора Триумфальной мануфактуры к трём месяцам тюрьмы. Присланное мне письмо «со вложением ста рублей» и просьбой, чтобы я «не усмотрел» свалки нечистот, на которой уже была начата постройка домов для рабочих, оказалось веской уликой. Потом, в порядке апелляции с участием дорого стоившего фабриканту присяжного поверенного, заключение было заменено штрафом в 300 рублей.

Но мне судебный процесс дал возможность публично в самых резких словах заклеймить презренную попытку оскорбить общественного земского работника поднесением взятки.

В самом Петербурге среди полицейских и городских санитарных врачей было бытовым явлением «принятие благодарности», т. е. взятки, от владельцев различных осматриваемых заведений, и не так легко было отбить охоту перенести эту практику и по отношению к земскому общественному работнику. Должен сказать, что за два года работы в самом захолустном Новоладожском земстве ни одного случая попытки «благодарности» или взятки не было. Был такой генерал-майор медицинской службы, всесильный член Петербургской управы и председатель её санитарной комиссии Оппенгейм, который счёл нужным обратиться ко мне с наставлением, чтобы я не ругал и не прогонял взяточников, а их приношения передавал бы в кассу благотворительного общества помощи бедным. Я выслушал этот конфиденциальный совет «слишком горячему молодому врачу», а когда открылось заседание, попросил слова и публично рассказал о недостойном, унижающем звание врача совете, данном мне председателем.

Вскоре после моего приезда в Петербург ко мне приехала моя сестра Евгения, а вслед за нею и мой ближайший друг по гимназии и университету К. О. Левицкий. Сестра делала настойчивые, но безуспешные попытки поступить на Высшие женские курсы и после неудачи поступила на курсы Лесгафта, а К. О. Левицкий с моей помощью искал какой-нибудь работы или службы. Совершенно неожиданно для себя я увидел сближение между моей юной, неопытной сестрой — ей едва исполнилось 18 лет! — отзывчивой, полной самых лучших стремлений к знанию, к самостоятельной общественной работе, и, на мой взгляд, уже достаточно испытавшим в жизни, более чем тридцатилетним и имевшим уже сына, К. О. Левицким. Я был глубоко взволнован, чтобы не сказать — потрясён своим открытием и наблюдениями, Мне казалось, что большая ответственность и вина лежит на мне. Я поговорил с К. О., но увидел, что он, как и моя глубоко любимая сестра, на дело смотрят совершенно иначе, чем я. Скажу, что во всей последующей жизни, до самой смерти Константина Осиповича в 1919 г., это была ничем не омрачённая взаимная привязанность, скреплённая истинной дружбой, уважением, любовью и товариществом, семейная пара.

Осенью вернулась из своей летней временной службы Любовь Карповна, и мы оформили наши отношения [66] 1 ноября (по старому стилю) 1898 молодые венчались в церкви Политехнического института. Поручителями (свидетелями) были кандидат прав К. О. Левицкий и один из братьев Любови Карповны — студент Технологического института Иван Карпович Полтавцев. . Из Химического переулка мы переехали на Нарвский проспект, в квартиру из одной комнаты и кухни. Мне было 29 лет, Любови Карповне — 28. Мы вступали в период полного развёртывания наших жизненных сил и способностей. Я был чрезмерно поглощён в это время изучением своего участка, уходил с утра на осмотры, заходил на час-другой в санитарную комнату, где обычно ждал меня мой помощник — фельдшер, и затем вновь отправлялся в какие-нибудь отдалённые пункты. Несколько случаев дифтерита в Средней Рогатке побудили меня произвести опыт предохранительного введения противодифтерийной сыворотки всем детям в соседних домах. Сыворотка тогда стоила довольно дорого. Пришлось просить разрешения на расход в управе. Затем надо было проследить, в какой мере можно было считать результаты этой пассивной иммунизации против дифтерии успешными. Не было ли каких-либо просмотренных случаев заболеваний.

Только вечером возвращался я домой в нашу новую квартиру. Любовь Карповна придала ей уют, что при наших более чем ограниченных средствах было делом далеко не лёгким. Дешёвые стулья, купленные на Александровском рынке, продолжают и теперь, через семьдесят лет, обслуживать меня. Чтобы не поступать на службу и не бросать хозяйство, Любовь Карповна стремилась обеспечить себе возможность работать дома. Она систематически делала переводы для некоторых медицинских журналов: по детским болезням, по зубоврачебному делу. Перед сдачей в печать переводы проходили мою редакцию. Помню, редактор «Научного обозрения» Филиппов предложил мне взять на себя перевод двух, в то время только что вышедших, немецких книг для издания их в виде приложения к его журналу. Это были «Введение в философию» Эйслера и «История развития мелкой промышленности в немецких странах». Перевод сделала Любовь Карповна. Под её именем он и был напечатан, мне принадлежал только редакционный просмотр. Работа над переводами была ценна, разумеется, и с точки зрения самообразования.