Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Первоначально это предложение В. В. Подвысоцкого было встречено и правлением Пироговского общества, и земскими врачебно-санитарными организациями отрицательно. Причина крылась в том, что в постоянном отстаивании интересов своего врачебно-санитарного дела от административных притеснений, урезываний и запретов у земских передовых деятелей выработалось отрицательное отношение ко всяким выступлениям «казённой» государственной медицинской организации. Уже сама идея совместного выступления на выставке рядом с «казённой» медициной настораживала руководителей многих земских врачебно-санитарных организаций.

Тем не менее, в выставочном комитете была создана специальная группа по устройству отдела русской общественной медицины. В неё вошли профессор С. С. Салазкин [157] Салазкин Сергей Сергеевич (1862–1932) — биохимик, профессор Женского мединститута (1898–1911), общественный деятель. Был народником, участвовал в революции 1905–1907; входил во Временное правительство; ректор Крымского университета в Симферополе (1918–1924), профессор 1-го Медицинского института (1925–1931). С 1927 — директор Института экспериментальной медицины. , И. А. Дмитриев, а в качестве секретаря этой группы был привлечён я. На меня легла львиная доля организационной работы. В губернские земства был направлен призыв принять участие в подготовке материалов по земской медицине. Много усилий пришлось затратить, чтобы преодолеть негативное отношение земцев к выставке и убедить их принять в ней участие. Мною были направлены личные письма ко многим деятелям земской медицины, не раз пришлось выезжать на заседания санитарных советов и в личных переговорах убеждать в важности и значении показа достижений русской общественной медицины. Незаменимую помощь в поддержании постоянного порядка во всё возраставшей переписке с земствами, в составлении статистических таблиц, в проверке подсчётов оказывала моя сестра Саша — Александра Григорьевна Черноголовкo [158] Александра Григорьевна (1875–1924) жила в Петербурге, растила пятерых детей. Её муж Григорий Николаевич Черноголовкo — обладатель прекрасного голоса — пел в Мариинском театре, но затем из-за болезни преподавал в гимназии. В 1917 семья выехала, как обычно, на лето в Попенки, но в условиях начавшейся Гражданской войны вернуться в Петроград не смогла, а переехала в Киев. В 1924 Александра Григорьевна умерла от туберкулёза. . Она тоже окончила Рождественские курсы Лесгафта по специальности акушер-фельдшерица.

Много усилий потребовала разработка плана и программы организации и работы русского отдела, налаживание получения экспонатов с мест. По моему предложению было организовано рабочее бюро (счётчики и чертёжники) для разработки обобщающих материалов по всем губерниям и их художественному оформлению. Руководить этим бюро было поручено мне. При отборе и систематизации получаемых материалов я стремился отразить не только достижения земской медицины в отдельных губерниях, но и показать всю земскую медицину в целом.

Зима в Петербурге в тот год оборвалась необычно рано. В феврале вместо привычных для петербуржцев сретенских морозов началась оттепель. Она затянулась. Было настолько тепло, что стали опасаться за прочность льда на Неве. Твёрдо помню это потому что я очень интересовался, как будет прокладываться от новой фильтро-озонной станции на Петербургской стороне у Сампсониевского моста водовод для подачи воды в сеть Выборгской стороны. Звенья его укладывались и соединялись на льду. Из опасения внезапного ледохода работы эти были прерваны, и я не видел самого процесса спуска водовода на дно реки через прорези льда. Но в начале апреля возобновилась морозная погода, и я с семьёй (т. е. с Любовью Карповной и тремя дочерьми — 8, 10 и 12 лет) уезжали из Петербурга, имевшего зимний вид, в Дрезден. На вторую ночь мы переехали границу. Рано утром, задолго до полного рассвета, всматриваясь через окно в открывавшиеся виды чужой страны, я обратил внимание, что деревья покрыты хлопьями снега, но вскоре убедился, что деревья белы не от снега, а от того, что были в полном цвету черешни, миндаль и сливы.

В Берлине нас встретил инженер Иван Карпович Полтавцев, брат Любови Карповны, который, получив в 1906 г. разрешение на выезд из сибирской ссылки за пределы России, уже несколько лет жил со своей семьёй в столице Германии. Там он организовал свою техническую контору. Мы пробыли у Полтавцевых всего два или три дня. Вместо зимнего пейзажа, который мы покинули в Петербурге, в Берлине вовсю зеленели газоны, цвели тюльпаны и нарциссы. Город казался нарядным и опрятным. Его благоустройство вызвало у меня не только интерес, но даже зависть. Пробуждалось желание добиться такой же чистоты и благоустроенности в наших городах. Невзирая на кратковременность остановки, я всё же успел побывать в окрестностях Берлина недалеко от Гафельского озера на полях орошения Шарлотенбургской канализации, тогда ещё не объединённой с Берлинской канализацией.

Нужно было торопиться в Дрезден. Там уже заканчивалась постройка Русского павильона. Спешно шла отделка внутренних помещений, и начиналось развёртывание выставочных отделов. Для размещения отдела земской медицины предназначался верхний этаж — скромные горницы под высокой крышей русского терема.

Для размещения экспонатов Земского отдела, которым я непосредственно ведал, пришлось использовать каждый уголок, каждый квадратный метр. По мере развёртывания моих сводных графиков и таблиц, наглядных картограмм я разъяснял всем моим сотрудникам и приходившим выставочным работникам содержание и особый смысл каждого экспоната. Это привело к тому, что ещё задолго до открытия Русского отдела публика постоянно собиралась и слушала мои разъяснения. Если я видел, что среди слушателей были люди, не знающие русского языка, я переходил на немецкий.

Окончание устройства и официальное открытие Русского павильона на Дрезденской выставке произошло со значительным опозданием (почти на целый месяц). Некоторым утешением для нас было то, что другие павильоны (английский, французский) были открыты с ещё большим опозданием. Благодаря архитектурной оригинальности Русского павильона, построенного в стиле московских теремов, яркости его расцветки, а может быть и благодаря энтузиазму молодых объяснителен, русский отдел привлёк к себе значительное внимание.

По соседству с русским был открыт японский павильон. Японцы не пожалели средств на пышное и не лишённое тонкого вкуса художественное оформление своих экспонатов и выставочных помещений. Вскоре после открытия нашего отдела и временного отъезда В. В. Подвысоцкого в Петербург, в служебное помещение к нам зашёл секретарь японского отдела. Молодой немецкий врач-гигиенист передал желание профессора Такаки, известного микробиолога, ректора Токийского университета, являвшегося правительственным комиссаром японского отдела Дрезденской международной выставки, познакомиться с нашим отделом. Условились, что Такаки будет в нашем павильоне на следующий день в четыре часа. К сожалению, на следующий день я должен был на короткое время отлучиться из нашего павильона, меня несколько задержали, и я пришёл на семь минут позже условленного срока.