Анастасия Зорина - Ты не одна. Дневник мамы недоношенного ребёнка

Наконец кабинет УЗИ. Сначала врач долго и молча смотрит, и только минут через десять начинает говорить:

– У одного плода маловодие, у другого многоводие. Сейчас я позову заведующую отделением патологии, она посмотрит, и тогда уже решим, что с вами делать.

Приходит заведующая. Такая счастливая-рассчастливая. Шёпотом хвастается врачу, что у неё скоро свадьба. И на такой радостной волне смотрит на моё УЗИ и говорит:

– Если бы у вас было две плаценты, у вас всё было бы замечательно. Может быть, вам помогут в…? – и называет другой роддом. – Они там делают операции по разделению плаценты на две части. Вы туда поезжайте, и у вас всё будет замечательно.

Тот роддом после этих слов стал моей последней надеждой. Я надеялась, что меня сразу туда отпустят, но не тут-то было. Меня подняли в родильное отделение, положили в трёхместную палату и прицепили КТГ, будь он неладен. Тут пришёл врач и сообщил, что при такой ситуации: критическом маловодии и многоводии, надо делать кесарево сечение.

Я как это услышала, так внутри меня всё упало. «Двадцать восемь недель… Если дети чудом выживут, то будут инвалидами. Если не выживут, совсем плохо. Кесарево – выживу ли я?.. И если не выживу, то оставить отца с четырьмя детьми одного совсем плохо», – эти мысли промелькнули у меня в голове как молнии. Всё это накрыло меня с головой, и я зарыдала.

КТГ перестало улавливать сигнал и начало пищать. На этот звук прибежала медсестра и увидела меня плачущей навзрыд:

– Женщина, успокойтесь! У вас же КТГ совсем ничего не запишет! Перестаньте сейчас же. Вам нельзя плакать, дети всё чувствуют.

Я не слушала её и продолжала в отчаянии рыдать.

– Доктор! У женщины истерика! – прокричала она в коридор и ушла.

Прибежал доктор, который меня принимал и оформлял внизу. Он тоже не очень хорошо знал, что в таких случаях делать:

– Настенька, но ты же такая умничка была внизу. Так всё хорошо понимала, – сделал он слабую попытку меня утешить.

Я не реагировала. Он ушёл, и уже больше никто не пришёл. И я плакала и плакала. Увели одну женщину на кесарево. Осталась я и ещё одна соседка по палате.

Проревев какое-то время, я стала потихоньку приходить в себя. Отключила ненавистный мне аппарат КТГ. Позвонила мужу и всё сообщила. Соседка по палате прислушалась к моим опасениям по поводу смерти детей и сказала:

– У меня уже третьи роды. В этот раз кесарево сечение плановое. Когда я рожала в первый раз, всё шло идеально. В итоге, ребёнок с ДЦП. Почему – никто не знает. Это очень тяжело. Я часто думаю, лучше бы он тогда не выжил. Лучше таким детям на небесах быть.

Я перестала всхлипывать и посмотрела на неё:

– Я в эту беременность постоянно думала, что что-то будет не так, что закончится всё плохо. Наверное, надо было думать о хорошем исходе. Ведь так часто бывает: как думаешь, так и происходит.

– Ничего подобного! – воскликнула женщина. – В ту беременность я как раз и думала только о хорошем, беременность тоже протекала идеально. Я была уверена, что всё будет хорошо, но судьба распорядилась по-другому.

Зато второй ребёнок здоровый, хоть это радует.

– Вам кто-нибудь помогает с детьми? – спросила я, уже совсем успокоившись. Беда познается в сравнении.

– Родители. Но они больше любят сидеть с младшим. Про старшего, бывает, забывают совсем. Я звоню, когда их вместе оставляю, спрашиваю: «Памперс поменяли?» А они мне: «А что? Надо было менять?» Да и не любят они его. Это очень тяжело. Поэтому лучше, чтоб ребёнок умер, чем жил инвалидом всю жизнь.

В этот момент пришла медсестра и увела её на операцию. Я осталась лежать одна под впечатлением от разговора.

Пока я так лежала и переваривала всё, что произошло, пришла бригада врачей во главе с заведующим отделением. Они посмотрели на меня и объявили, что в моём случае необходимо делать кесарево сечение. В случае, если я отказываюсь от кесарева, они отправят меня в другой роддом, поскольку он специализируется на оказании помощи пациенткам с заболеваниями крови.

Услышав название известного роддома, я, как полная дура, обрадовалась и сказала, что хочу туда и как можно быстрее. Я тогда ничего не знала об этом месте, совсем ничего.

Заведующий очень обрадовался, что ему удастся избавиться от такого сложного случая в моём лице, и скорее пошёл договариваться о моем переводе с главным врачом того роддома. Договорённость была достигнута, и на радости такой, заведующий отдал распоряжение покормить меня. Это было уже около четырёх часов дня. Я ничего не ела с самого вчерашнего дня. Конечно, это была мелочь по сравнению с переживаниями, но настроение это ухудшало порядком. А если учесть, что у меня был низкий гемоглобин, то и моё самочувствие становилось всё хуже и хуже.

Врачи-мужчины, стоявшие в дверном проёме, стали обсуждать вслух мою ситуацию:

– Я никак не могу понять: тебя муж что не любит, что ли? Что вы творите? Отдыха никакого нет. Беременность за беременностью. Небось зубы летят, волосы выпадают. Красивая такая, – задумчиво поглядел он на меня, – и так изнашиваешь себя. Может, пора остановиться? Пожалеть себя?

Мне, признаюсь, с одной стороны, стало обидно от таких слов, с другой – жалко себя. Я уже итак намучилась, неужели ещё придётся страдать? Ничего не ответила я врачу. Нечего мне ему было сказать, всё равно не понял бы.

Заведующий вызвал специально для меня машину скорой помощи. О моем отъезде врачи заботились, как только могли, лишь бы избавиться от ненужных проблем.

Это была моя первая поездка на скорой помощи. Вечер. Москва стоит. Хорошо ехать на скорой по пробкам. В моём перевозе была задействована целая бригада – врач и фельдшер. Они всё сетовали, что из-за такой ерунды, перевозки беременной, вывели из строя целую бригаду. Фельдшер была совсем молодая женщина, у которой, как оказалась, был ребёнок лет трёх. В связи с чем мы с ней сначала поговорили о детях. Потом разговор плавно перешел на тему её работы. Рассказала она, как тяжело видеть сложные случаи, как они почти постоянно выезжают к ребёнку-инвалиду, которого схватывают судороги, и ничего, кроме помощи скорой, не помогает. Ребёнок причём был когда-то здоров, но внезапно, по необъяснимым причинам, так заболел. От её рассказов мне стало спокойнее на душе: не так уж у меня и плохо всё, бывает и хуже.

В приёмной меня встретила медсестра, которую назвать доброжелательной было сложно. Так не сиди, здесь не лежи. Видимо, я ей насолила своим появлением.

Когда я переоделась, я также надела взятые с собой носки. В отделениях прохладно, а я всё так же кашляла. Увидев на мне носки (замечу, до неё никто и никогда не обращал внимание на эту мелочь), она сказала, что в родовом отделении всё стерильно и нельзя ничего надевать своего. На что я ей сказала, что я болею, носки чистые и мне холодно. Тут же она помимо анализов на СПИД и ВИЧ, которые вклеены были в карту, дала градусник, чтобы померить температуру. Признаюсь, анализы в приёмном отделении брать – это сильно, конечно. Никто ещё так не извращался. Градусник показал температуру 37,1 °C. Это ей, конечно, не понравилось. В карте появилась соответствующая отметка, и доктору по телефону сообщили, что я инфицированная больная и меня положено изолировать. «Прекрасное начало», – подумала я тогда. Но это было действительно только начало.