Наталья Богданова - Наркология: помощь или утопия? Зачем кошке пирожное?

Мысленно слышу комментарии специалистов. Пример мамы Кости можно было бы приводить в качестве созависимого поведения, но у меня никогда бы не повернулся язык это сделать. Почему? Трагические глубины, в которые погружены матери, потерявшие сыновей, доступны, слава богу, немногим. И совершенно неважно, по какой причине произошла потеря. Предельное человеческое горе находится по другую сторону обычных мерок и не может быть вписано ни в какие диагнозы, расчленено на изучаемые и оцениваемые составляющие.

Часто приходится слышать от психолога по работе с зависимыми и созависимыми, а также консультантов реабилитационных центров, которые вырастают из ранее употреблявших наркотики, или «бывших» (как они часто называют друг друга), их нелицеприятные реплики в отношении поведения родителей. Все родственники зависимых пациентов признаются ими априори созависимыми. В это понятие вложена масса негативного смысла и нисколько положительного. Как только родственники попадают к ним на прием, эти специалисты начинают учить их правильному поведению, исходя из постулата, что правильно с зависимыми никто не живет. Обычно учеба основывается на американской 12-шаговой программе. Сама программа, безусловно, хороша. Считается, что она успешно работает во многих случаях. Никто не ведет статистики выздоровления по данной программе, но ее широкая распространенность по всему миру – тому свидетельство. Некорректно лишь считать ее единственно возможной и эффективной, а именно это и пытаются доказать многие специалисты реабилитационных центров, работающих по «12 шагам». Программа построена на обобщениях и не центрирована на индивидуальных особенностях, она исходит из постулата, что проблемы зависимых и созависимых имеют типичные черты и особенности, которые и оказываются в центре внимания. Она обучает определенному образу мыслей и поведению. Ее ценность ни в коей мере не может умалять ценность и полезность других видов психологической помощи.

Почему нам так кажется? Потому что зависимые люди, как и другие, когда на них давят, готовы идти на уступки, тем самым создавать видимость, что они нас слушаются. «Значит, мы можем влиять на ход событий», – думают родственники. Но это ложное утверждение, поскольку оно основано на слишком упрощенной и плоской посылке: «Раз я считаю, что так правильно, значит, другой должен вести себя в соответствии с моими представлениями о правильности, добре и необходимости». Еще проще: «Я хочу, и поэтому он должен». Мы рады поверить в любую ложь потому, что правда о зависимости слишком горька. Полученный контроль над зависимым всегда временный и неполный. Когда ложь обнаруживает свои изъяны и ее бальзам протухает, становясь несъедобным, неизбежные разочарования приводят к реакциям гнева и разным формам агрессивного поведения с обеих сторон. Поэтому контроль всегда связан с ложью и агрессией.

Привычка обманывать формируется быстро. Все, что стыдно и плохо, мы стараемся скрыть, чтобы не испытывать боль от собственной несостоятельности. Чем более мы неудачливы в собственных глазах, тем больше стыда испытываем. Чем более нам стыдно, тем больше не хочется об этом говорить. Это правило работает для психически здоровых людей. Мы либо прекращаем делать стыдные вещи, либо переступаем через себя и меняем свои ценности в сторону понижения их морального градуса.

Чем глубже человек погружается в порок, тем меньше стыда у него остается.

Лариса жила с мужчиной, не предупредив его о том, что она ВИЧ-инфицирована. Когда я спросила ее об этом с намеренно укоризненной интонацией, она лишь пожала плечами, сказав, что ее совесть выдержала уже столько всего, что такую мелочь даже не заметит.

Ложь начинает использоваться как основной инструмент манипуляции миром и достижения желаемого. В сравнении с поведением зависимых людей, все их семейное окружение поражает своей наивностью и неискушенностью. Это касается и медицинских работников, помогающих людям с зависимостями. Увидев перед собой в кресле пациента ухоженную красавицу с хорошими манерами, богатой речью и драматической историей, мы готовы поверить, что наркотики в ее жизни случайны и ошибку будет легко исправить. Мы начинаем расцветать надеждой на счастливый случай.

Мила поступила к нам впервые и первый день была прелесть как хороша. Ее обаяние в сочетании с незаурядной красотой произвели нужный эффект, и мы растаяли. Она рассказала, что забеременела в период учебы в вузе, собиралась вынашивать ребенка, несмотря на то, что предстояло воспитывать его одной (папа был неблагонадежен и не точно известен). Родители настояли на аборте, пророча дочери более светлое будущее, законный брак и потом уже дитя. Мила подчинилась их воле, поскольку зависела от них материально. Сделала аборт, ее переживания оказались настолько сильными, что она не смогла с ними совладать самостоятельно. Вовремя подвернулись друзья, которые быстро сориентировались в ситуации и помогли справиться со стрессом, предложив героин. С тех пор и понеслось. На приеме Мила искренне раскаивалась и сожалела, что позволила себе согласиться на первую инъекцию, проявив непростительную слабость и глупость. Она уверяла, что приняла твердое решение покончить с наркотиками навсегда, что это не ее путь, у нее есть обширные планы на будущее, несовместимые с ее теперешним образом жизни. Прошли сутки стационарного лечения, и, к нашему глубокому сожалению, все встало на свои места. Мила легко заняла свою, как оказалось, вполне привычную нишу среди других наркозависимых, быстро скинула пристойную маску, явив нам совсем другое, нежели при поступлении, лицо. Она легко сблизилась с наркоманами, стараясь завоевать их авторитет, в том числе избитым дешевым приемом грубых провокаций медперсонала на скандал. Звонок доктора матери для сбора объективных сведений подтвердил вновь увиденное, опрокинул первое впечатление о пациентке вверх дном. Мать Милы рассказала, что аборт был сделан исключительно потому, что она вовсю употребляла героин к моменту зачатия, как и предполагаемый отец ребенка, беременность была ни для кого не желанной и незапланированной. Мила в 16 лет ушла из дома, сожительствовала с мужчиной вдвое старше нее и была полностью на его содержании. Домой приходила изредка в моменты ссор с ним и исключительно из материальных соображений, как считала мать. Аборт нужен был в том числе для того, чтобы ее основной мужчина не знал о ее блудных похождениях. Несмотря на вопиющую неправду, я почти не сомневаюсь, что Мила была искренна в своей лжи и ни один детектор не уличил бы ее: «когда она врет, она не врет».