Джоэл Салинас - Зеркальное прикосновение. Врач, который чувствует вашу боль

Соперницей моей любви к предметам и повседневным вещам была глубокая увлеченность телевидением, почти почитание данного средства массовой информации. В то время как некоторые дети временно успокаивались в присутствии своего одеяла или чашки с шоколадным молоком, меня сразу успокаивали «Ночной суд», «Золотые девочки» [6] Американские телесериалы, выходившие на канале NBC. , да все что угодно, отражающееся на мерцающем экране телевизора. Я часами сидел перед ним, смотря мультики. Когда они заканчивались, брался за потрепанную коробку с кассетами, перешедшую к моему отцу по наследству от коллеги. Мог включить сборник мультфильмов про Гуфи. Или, если было настроение, что-нибудь для разнообразия, например мультсериал «Мой маленький пони». Мне было неважно, что смотреть. Гипнотическое свойство вызванного телевидением экстаза было тотальным – ослепительное великолепие мелькающих цветов и звуков гарантировало мое внимание независимо от картинки на экране. Хотя больше всего меня очаровывало ощущение полного погружения в начале передачи. Как только в мои глаза попадали кадры очередного фильма, меня уносило. Телевизор становился всем миром. Будто во сне, я эфемерно присутствовал в нем. Среди многоцветного тумана мое тело отражало каждое прикосновение и движение, перемещаясь квантовыми скачками из одной сцены в другую. Например, всякий раз, когда судебный пристав Булл Шеннон [7] Персонаж сериала «Ночной суд». хлопал себя по лбу, я чувствовал, как удар прилетал в ту же часть моего лба. Всякий раз, когда Дорожный бегун [8] Кукушка, главный герой мультфильма «Хитрый койот и Дорожный бегун». высовывал язык из клюва, я чувствовал, как мой язык выпадал изо рта, а звуковая дорожка вызывала в моем воображении круглые пузыри пепельного цвета. Дикие акробатические трюки Тома и Джерри отзывались во мне эхом. Мне и в голову не приходило, что никто не воспринимал телевидение таким образом.

Телевизор научил меня тонкой грани между оцепенением и погружением. Я мог посмотреть новый выпуск телепередачи канала PBS и научиться разбираться в бесконечности Вселенной. Или пересмотреть мультик «Крутой боксер» – пародию на мультфильмы Диснея, где кролик Багз Банни выходит на боксерский ринг против непобедимого чемпиона Мак Гука. Я мог пересматривать мультфильмы с одной целью – убить время, отвлечься от реальности ссоры родителей или компрометирующего отсутствия друзей и каким-то образом в столь юном возрасте понять, что оцепенение заставляет время лететь так же быстро, как поставленный на быструю перемотку фильм. Впрочем, оказалось, что, выходя из оцепенения на короткое время, я начинал замечал то, чего раньше никогда не видел. Возможно, неоднородность розовых трусов Багз Банни, которые местами были лиловыми. Еще мог заметить гнев орущей толпы вокруг боксерского ринга. Одного момента было достаточно, чтобы снова завладеть моим вниманием.

Таким образом, телевизор преподносил мне уроки и за пределами пиксельной поверхности. Это было опьяняюще, познавательно и успокоительно. Пока пиксели танцевали на экране, все мои мысли и действия прекращались на полдороге. Помню, как я часами сидел дома перед телевизором на жестком коричневом коврике с разинутым ртом и вытаращенными глазами. Постоянная реакция на сильные раздражители остается со мной на протяжении всей жизни. Хотя в детстве имелось слабое утешение от возможности мгновенно покинуть «реальный» мир. Мне казалось, что между мной и остальным миром – всеми, включая семью, – слишком большое расстояние. Поскольку я не знал, как убрать этот разрыв, то слишком часто полностью отпускал внешний мир, еще глубже погружаясь в мир внутренний.

Книги обеспечивали аналогичное погружение. Хотя они были менее ненасытными, их сюжеты, слово за словом, уговаривали меня спуститься вниз по лестнице, в подвал новой субреальности. В книгах, особенно из серии «Выбери себе приключение», я погружался в сон, где вызванные словами образы не только существовали в уме, но и медленно захватывали все чувства. Как и в случае с телевизором, я отправлялся в особый мир призрачным наблюдателем, проживающим жизни других с разных сторон. В конце концов мне пришлось расстаться с жанром «Выбери себе приключение», потому что упоение им проникло в реальность, я рисковал столкнуться с бесконечным бессмысленным выбором. Если открою дверь машины, не обнаружу ли за ней свернувшуюся в клубок гремучую змею, которая внезапно положит конец моей истории? Если отвечу на телефонный звонок, не даст ли мне хриплый голос незнакомца секретные инструкции, которые начнут мое приключение? Несмотря на часы, которые я, сгорбившись, провел над страницами книг при тусклом свете лампы и перед телевизором и количество которых повергло бы в смятение любой консилиум педиатров, я признателен родителям за то, что они дали мне свободу исследовать эти миры. Когда я был помолвлен и не позволял себе заходить слишком далеко, эти миры и их обитатели учили меня английскому языку и основам коммуникации: что и как сказать, сценариям и архетипам, знакомым другим людям, – практическим знаниям, позволявшим общаться с окружающими как американцу и представителю той же культуры.

Вместе с тем эти ожившие пласты были всей моей реальностью. В моем уме существовало множество кроличьих нор, часто используемых как временные убежища для защиты от более сурового и чужого внешнего мира. В конце 1980-х мои родители больше не могли позволить себе жить в Соединенных Штатах, несмотря на все старания. Мама целыми днями стояла за прилавком местного супермаркета или пекарни. Просыпаясь по заведенному на четыре часа утра будильнику, отец каждое утро развозил газеты, выбрасывая их из грязных окон нашего проржавевшего серого фургона. После развозки он переодевался в коричневую униформу и начинал грузить сотни картонных коробок в пышущий жаром грузовик почтовой службы UPS, развозящий их по всей Южной Флориде. Через несколько часов он возвращался домой, пропитанный густым запахом физического труда, принимал душ, переодевался в голубую рубашку поло с бордовым воротником, надевал плотно сидящую на голове бейсболку «Домино-Пиццы» и опять спешил на работу – доставлять пиццу. Я достаточно много наблюдал за ним, чтобы почувствовать тяжесть его труда, отражавшегося во мне эхом вялых, неточных движений из-за хронической усталости. В глазах застыла тоска, часто он был слишком усталым, чтобы заставить себя хотя бы улыбнуться. Видя его, я чувствовал напряжение моих мускулов, и требовалось больше усилий, чтобы улыбнуться, борясь с отцовским отпечатком. Он был скован в пояснице пучками узловатых мышц, и я чувствовал, как мое туловище неуклонно тянет вниз, будто тихо прижимая к земле невидимой силой. Его руки, огрубевшие от физической работы, были мозолистыми, но теплыми. Прикосновение моей руки к заскорузлым гребням его ладоней вызывало во мне образ высохших прибрежных камней под успокаивающим летним солнцем. За кажущейся уверенностью отца я ощущал напряжение и дискомфорт. В его улыбке я чувствовал силу убеждения, которая может исходить только от человека, желающего, чтобы его семья процветала в новой стране.