Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы (фрагменты)

Ветлянку открыли 13 марта, село Селитряное — во второй половине марта. Общий кордон сняли во второй половине апреля.

Сразу после снятия кордона, в Ветлянку отправились военные и гражданские власти, которые, как это было сделано раньше в Стариц-ком и Пришибе, приступили к оценке и к сожжению домов, равно как и принадлежавших жителям подозрительных по чуме вещей. Кроме того, туда были командированы в значительном числе врачи, которые под руководством военного врача Рейтлингера произвели строгий медицинский осмотр местности.

На компенсации владельцам сожженных домов и вещей истрачено 69 тыс. руб., из которых 14 тыс. — за платья, 50 тыс. — за дома (спалили 83 дома), считая, в том числе и стоимость земли; и 5000 руб. выделено на работы по разрушению и сожжению зданий и вещей.

Теперь рассмотрим организацию карантинов.

Карантин в Сарепте . Находился вне кордона, окружающего зараженную область, и предназначался для тех подозрительных больных из Астраханской губернии, которым удалось бы, пользуясь проселками соседних степей, пройти через кордон.

Осмотр паспортов по этому случаю производился с большою строгостью. Не имевшие паспортов задерживались в карантине на 10 дней. Карантин расположили в 5 верстах на юг от Сарепты, на полпути в Малые Чепурники. Примыкавший к нему с двух сторон военный кордон начинался на Волге, в нескольких верстах ниже Сарепты, и на 8 версте до карантина был снабжен постами на каждой версте. В дальнейшем пространстве, на расстоянии 32 верст, до Ракитина, от которого граница губернии загибает на юг, пикеты были расположены в расстоянии 5 верст каждый. На ночное время устраивались еще промежуточные посты. Сам карантин включал:

здание для приема и дезинфекции бумаг (паспортов);

два здания, в 20 саженях от первого, для предварительного содержания подозрительных по чуме лиц;

дезинфекционную комнату для платья;

лазарет для больных чумой;

лазарет для подозрительных больных;

лазарет для неподозрительных больных.

На время дезинфекции люди, подозрительные на чуму, снабжались нижним бельем «на счет казны». Продолжительность дезинфекции составляла 12 часов, с 48-часовым после того проветриванием вещей. Если вещи происходили от чумных больных, то их дезинфицировали 12 час, 48 час проветривали, дезинфицировали опять 12 час или сжигали. Карантин действовал с 27 декабря до средины марта.

Такой же карантин был организован в Светлом Яру — действовал с 29 декабря по 18 февраля.

Очень обширный карантин был устроен в станице Замьяны . В нем, после возвращения из зараженной местности, была «выдержана» в течение 10 дней комиссия Гирша.

Карантин был устроен следующим образом. Улицу, идущую к Волге, разделили на 15 секторов и окружили высоким досчатым забором. У ворот и в нескольких местах у ограды установили военные посты. Через северные ворота впускались прибывающие из подозрительных по чуме местностей и после 10-дневного наблюдения выпускались через южные ворота, по дороге в Астрахань. Проезжающие из привилегированного сословия и притом в один день прибывшие помещались в одном здании. Палатки были взяты из военного министерства. Большой двор был в общем пользовании, так что избегать соприкосновения с ранее или позже прибывшими представлялось усмотрению самих находившихся под наблюдением.

У южных ворот устроили форточку, к которой в определенные часы сельские жители приносили для продажи жизненные припасы. Продажа производилась под надзором унтер-офицера; медные деньги промывались водой, в решете с длинной ручкой. Бумажные деньги, вещи и экипажи находящихся под наблюдением путешественников подвергались 24-часовой дезинфекции хлором.

Для получения хлора служила смесь из 6 частей перекиси марганца, 9 частей поваренной соли, 7,5 частей концентрированной серной кислоты и 7,5 частей воды, с тем расчетом, чтобы 30 золотников смеси приходилось на 1 куб. аршин дезинфицируемого пространства. Экипажи покрывались просмоленным холстом и под ним прокуривались.

Тупик добактериальных представлений об эпидемиологии чумы. Вполне самодостаточная для общего объяснения происхождения эпидемий чумы контагиозно-миазматическая теория (см. очерк XIII), оказалась бесполезной при непосредственном ее применении в очагах чумы.

Так, во время «миазматической» рештской эпидемии чума проникла в населенный пункт незаметно. Ничего страшного, ничего опасного никто не видит; заболевающих немного, умирают редко; умирающие находятся в такой гигиенической обстановке, что смертельный исход кажется естественным (миазмы обычно ассоциировались со зловонием). Изредка кое-кого хватит «апоплексический удар» (септическая форма чумы), но и это не обращает на себя внимания. Однако эпидемия продолжает развиваться. Характерные признаки чумы уже резко бросаются в глаза каждому, почти постоянно встречаются не только бубоны, но и петехии, и все-таки болезнь не признается чумой, т.к. она не заразная. Когда доктор Кастальде, осматривая больных, сказал доктору Ильину, что признает болезнь за чуму, то Ильин простодушно возразил ему: «Поверьте, если бы это была чума, то мы с вами не исследовали бы так» (см. очерк XIX).

Но вот противоположный пример. Ни один из врачей, видевших в Ветлянке ежедневно гибель десятков людей, не признал явно контагиозную и смертельную болезнь за чуму, даже отправляя в последний путь своих коллег. Это происходило и на раннем этапе эпидемии, когда клинически преобладали бубонные формы болезни («тифозная горячка», «болезнь горячечная, с типом, похожим на возвратную горячку»); и во втором ее периоде, когда болезнь приобрела уже явно легочную форму ( «pneumo-typhus» ). Передача контагия настолько очевидна, что доктор Депнер настаивает на введении карантина, однако, болезнь, по-прежнему, «не чума» (см. рапорт Депнера).

Причина, по которой исследования эпидемиологии чумы во второй половине XIX столетия приносили все более противоречивые результаты, видимо, заключалась в том, что чумной контагий, или миазма для врачей оставались абстрактными средневековыми понятиями, неким формально-логическим выводом из наблюдаемых в конкретных условиях фактов. Существование «чумной заразы» в данной вещи, или миазмы в испарениях, поднимающихся с земли, не могло быть ни доказано, ни отвергнуто. Был ясен только их материальный характер, но миазмы (контагии), вызывающие одну эпидемию, нельзя было сравнить с таковыми, являющимися причиной другой эпидемии, либо отследить ее(его) «передачу» и «источник». Для выхода из этого методического тупика требовался какой-то реальный, пригодный для исследования в лабораторных условиях «признак » контагия ( миазмы ), на основании обнаружения которого можно было бы сказать «да» или «нет», т.е. то, что сегодня мы называем «специфическим возбудителем инфекционной болезни». Но его еще предстояло найти в рамках методических возможностей, предоставляемых ученым новой наукой — бактериологией.