Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»

С. П. Боткиным и Й. П. Павловым. Взгляды, развиваю­щие и углубляющие в разных аспектах учение о роли ин­тегрирующих нервных и психических факторов в патоло­гии, высказывались не только Г. А. Захарьиным, Н. А. Ми- славским, А. Я. Данилевским и др., ной И. Р. Тархановым, в книге которого «Дух и тело» [85] приведено множество фактов, иллюстрирующих зависимость вегетативных про­цессов от психической деятельности и влияний централь­ной нервной системы. В более позднем периоде подобные взгляды высказывались также В. М. Бехтеревым, М. И. Аствацатуровым, Р. А. Лурия, уделившим особенно много внимания этому вопросу в монографии «Внутрен­няя картина болезни и иатрогенные заболевания» [56], Б. И. Лаврентьевым, Г. Ф. Лангом, а также создателями оригинальных направлений в советской нейрофизиоло­гии — А. А. Ухтомским, Л. А. Орбели, К. М. Быковым, А. Д. Сперанским и многими другими.

Все эти факты настойчиво напоминают, что концепция нервизма сформировалась в России более чем за 50 лет до возникновения современной психосоматики. Основой этой концепции являлось утверждение зависимости лю­бых форм локальной физиологической активности от влия­ний, оказываемых на организм объективной средой и интегрируемых его нервной системой. Эта общая трактов­ка, принявшая форму рефлекторной теории в ее широком понимании, была глубоко созвучной традициям целост­ного подхода, сложившимся в русской науке еще в пер­вой половине XIX века. В дальнейшем она породила ряд клинико-физиологических течений, которые ее экспери­ментально и теоретически углубили, придав тем самым советской медицине с первых же лет ее существования выраженное антилокалистическое направление.

Второй момент, на котором мы хотели бы остановиться при критическом рассмотрении психосоматического на­правления, относится уже к собственно научной стороне вопроса.

Теоретическим ядром психосоматической доктрины является представление о специфических смысловых свя­зях, существующих, по мнению ее сторонников, между характером подавленного аффекта и типом возникшего органического синдрома, или, иными словами, принцип символического выражения соматическим наруше­нием особенностей того психологического сдвига, благо­даря которому данное нарушение возникло. Именно здесь проходит разграничительная линия между истолкования­ми, которые дают органическим последствиям аффектив­ных конфликтов психосоматическая доктрина, с одной стороны, и павловская концепция нервизма, а также тео­рия кортико-висцеральной патологии, разработанная К. М. Быковым и его учениками,— с другой. Теория нер­визма, как известно, полностью признает патогенную роль определенных психических сдвигов, но объясняет последствия этих сдвигов на основе физиологических ме­ханизмов, не имеющих специфического отношения к кон­кретному психологическому содержанию подавленного влечения. В этой связи неизбежно возникает вопрос: чем же доказывается правильность фундаментального принципа, на котором основываются все объясняющие трактовки психосоматической медицины и вся совокуп­ность рекомендуемых ею терапевтических мероприятий? Здесь мы оказываемся перед лицом своеобразной ситуа­ции, которая в истории науки повторяется, безусловно, не часто.

Не вызывает сомнения, что в настоящее время не су­ществует сколько-нибудь убедительных эксперименталь­ных или хотя бы статистических доказательств того, что органический синдром может символически выражать конкретные психологические особенности аффективного конфликта, который лежит в его основе. Идея «символи­ческого языка органов» была заимствована в свое время психосоматиками у психоаналитиков. Но если в клинике истерии действительно можно в ряде случаев говорить о «логических» связях между характером функционального нарушения и характером аффективного конфликта (и воз­никающих на основе механизмов, изучавшихся, в част­ности, павловской школой), то отстаивать существование аналогичных «логических» связей в клинике терапевти­ческой, клинике нарушений обмена, кожных или гинеко­логических заболеваний можно только при очень малой требовательности в отношении степени обоснованности защищаемых положений [20].

Отсутствие объективных доказательств адекватности идеи «символического языка органов» настолько очевид­но, что даже некоторые убежденные представители пси­хосоматического направления ( Dunbar , Alexander и др.) ограничивают значение и практическую приложимость этой идеи. Последовательный отказ от представления о символическом характере сомато-вегетативных синдромов вызвал бы, однако, необходимость коренного пересмотра толкований, даваемых психосоматической медициной па­тогенезу ряда клинических расстройств. Именно поэтому, возможно, он до сих пор ни разу не был провозглашен в рамках психосоматического направления в четкой форме. Упомянутые же выше попытки Alexander искать законо­мерные связи не столько между психологическим содер­жанием конфликта и выражающей этот конфликт сома­тической реакцией, сколько между общим характером аффективного сдвига и преимущественно активируемой физиологической системой (органов дыхания, кровообра­щения, внутренней секреции и т.д.), представляют, по-ви­димому, интересный первый шаг в направлении измене­ния всей постановки проблемы символики. Думается, что за этим шагом должны последовать и другие, если среди деятелей психосоматического направления все-таки во­зобладает стремление отказаться от ортодоксальных пси­хоаналитических установок.

Мы упомянули выше, что было бы довольно трудным за­нятием искать в литературе по вопросам психосоматиче­ской медицины исследования, содержащие строгую экс периментальную разработку проблемы символического значения органических синдромов. Мы хотели бы в этой связи привести один показательный факт, который укреп­ляет такое представление.

В фундаментальной работе «Новейшее развитие психо­соматической медицины» [231], вышедшей в 1954 г. под редакцией Wittkower и Cleghorn , имеются две статьи ( Wolf и Malmo ), специально затрагивающие вопрос об экс­периментальном обосновании основных положений пси­хосоматической концепции. Чрезвычайно характерно своеобразное смещение аспектов анализа, которое проис­ходит в каждой из этих работ. Естественно было бы ожи­дать, что исследования, предпринятые Wolf и Malmo , будут посвящены экспериментальному изучению именно тех общих положений, которые являются специфическими для психосоматической медицины, и в первую очередь изучению в эксперименте проблемы символического зна­чения нарушений, вызываемых сдвигами определенного типа. В действительности же экспериментальный анализ, проводимый как Wolf , так и Malmo , смещается из этого, казалось бы, наиболее важного для психосоматики логи­ческого плана в плоскость показа того бесспорного факта, что аффективные напряжения вообще способны провоци­ровать вегетативные сдвиги. Исследование подобных пси­хологически неспецифических изменений заслуживает, конечно, самого серьезного внимания, но никакой под­держки психосоматическому направлению оно оказать не может [21]. Такой уход от центральной для психосоматиче ского направления экспериментальной проблемы, безу­словно, показателен.