Антон Ноймайр - Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

Репертуар капеллы Эстерхази не ограничивался, однако, только концертами и сценическими произведениями, как наглядно показывает «Инвентарный список камерных и театральных музыкальных произведений, а также музыкальных инструментов театра Его Высочества Князя Эстерхази 1806 года». Было ли доверено Гуммелю управлять этим музыкальным архивом вскоре после вступления в должность, так как некоторые ценные рукописи попали в его частный архив, на этот вопрос ответить с уверенностью невозможно. Несомненным является тот факт, что некоторые рукописи из архива Гуммеля, которые в 1883 году были переданы в Лондон его наследниками, попали к нему не совсем понятным образом. Первые подозрения в злоупотреблении доверием возникли уже в марте 1811 года, они привели к тому, что князь Николай II вдруг отстранил своего концертмейстера Гуммеля от управления музыкальным архивом. Это неприятное обстоятельство похищения якобы «не имеющих ценности» рукописей из княжеской собственности совпадает с первым годом службы Гуммеля, когда княжеская бухгалтерия указала ему на слишком вольное регулирование «частных дел» за счет князя. Вообще вскоре выяснилось, что он к своим коллегам относился якобы не очень хорошо, о чем свидетельствует, между прочим, выговор князя, который он написал на заявлении-жалобе своего старого капельмейстера Фукса. Фукс же написал в конце заявления: «Покорнейше прошу Ваше благородие оградить меня от этого человека, так как я сыт его оскорблениями; каждый человек и без того должен многое терпеть, бесконечные остроты тем более становятся невыносимыми».

Во время пребывания в Эйзенштадте Гуммель сначала сочинял духовную музыку. Ведь кульминацией семейных торжеств, проводимых при княжеском дворе всегда с большой роскошью, была торжественная месса, во время которой князь отдавал предпочтение новой музыке. Таким образом, Гуммель, как перед этим Гайдн, получил от Николая II поручение писать мессы. Так появилась еще в 1804 году его первая месса «Messa solemnis» Es-Dur, которая была похожа, как и его последующие, на мессы Гайдна, создавшего собственную модель «Messa solemnis» начинающегося XIX столетия. Так, «Messa solemnis» в d-Moll, написанная Гуммелем в 1805 году, была подражанием мессе Гайдна «Нельсон», и написанная в следующем году по случаю свадьбы принцессы Леопольдины «Messe в С» была полностью сориентирована по образцу его бывшего учителя. Когда, однако, Винсент Новелло в своем английском дневнике передает рассказ знаменитого венского фортепьянного мастера и друга Гуммеля Андреаса Штрейхера, что «когда Гуммель показал Гайдну одну из своих ранних месс, тот был вынужден внести так много изменений, что в конце концов от нее ничего не осталось», это было, по-видимому, шутливое преувеличение. Мы ведь знаем, что мессы Гуммеля пользовались всеобщим признанием не только у публики, но и у самого Гайдна вызывали большую похвалу. По поводу исполнения мессы Гуммеля D-Dur в мае 1808 года в Венском университете седой мастер якобы сказал: «Ну, дорогой Гуммель, я уже слышал, что ты написал такую красивую мессу и очень рад этому. Я часто говорил, что из тебя выйдет толк». Действительно кажется, что, по крайней мере, при дворе Эйзенштадта церковную музыку Гуммеля ставили выше музыки Бетховена, а австрийский музыковед Вальтер Зенн называет Гуммеля — даже с современной точки зрения — «выдающимся церковным композитором Вены постклассического периода», мессы которого «конечно равны мессам Гайдна и Шуберта». Тем более мы с удивлением узнаем, что Гуммель сам — по крайней мере в ретроспективе — был не очень доволен сочинением духовной музыки. В своих «Личных записках», которые касаются упреков князя по поводу его отставки в 1811 году, мы читаем: «На сочинение композиций, исполняемых в монастырях и во время церковных служб, не стоит тратить силы; такие композиции пишут сегодня для любителей этой музыки по специальному заказу. Мне бы надо вместо этих церковных произведений сочинять другие, более доходные пьесы». В самом деле, ему казалось, что для других композиций и частных сочинений в его распоряжении был только зимний сезон. Именно зимой он «имел право с начала [своей] службы с 13 декабря до Пасхи находиться в Вене», для чего ему выделялись деньги для оплаты квартиры. Правда, он обязан был «и в Вене также пунктуально выполнять все распоряжения князя». Все же в годы службы при дворе Эйзенштадта у него оставалось достаточно времени для того, чтобы сочинить некоторые пьесы для фортепьяно, 3 квартета для струнных инструментов и, наряду с двумя концертами, трио для фортепьяно ор. 12, 22 и 35, среди которых первое сочинение с романтическим содержанием по своему очарованию напоминало произведения Шуберта.

В «Allgemeine Musikalische Zeitung» в Лейпциге 12 декабря 1804 года появилась рецензия на «Grand Trio pour le Pianoforte/ Violon et Violoncelle concertant» op. 12. «…Рецензент, наполовину земляк господина Гуммеля, признается, что хотя он его давно ценит как замечательного исполнителя, знает немного о его композициях, это произведение, на титульном листе которого стоит слово grand, его очень приятно удивило. Правда, со времен написания прекрасных трио и квартетов Моцарта я не помню ни одного произведения такого рода, в котором были бы объединены оригинальные идеи, основательное исполнение, новизна без причудливости, эрудиция без пышности, очень красивая мелодия с часто блестящей гармонией, общая скомпанованность и округленность и, наконец, такое искушенное использование эффективных особенностей всех трех инструментов. Я уже упоминал, что, господин Гуммель, использовав все три инструмента, написал каждому свою партию, которую если и нелегко исполнять, то только потому, что композитор убрал все ненужные фигуры, облегчив задачу, но каждый инструмент используется по своему характеру, а именно с самой привлекательной стороны, и это действительно после Моцарта стало редким явлением Короче, каждый знаток искусства и образованный любитель без лишних раздумий примет это сочинение как свое любимое. Я буду всем сердцем рад, если это беспристрастное признание заслуг художника будет способствовать тому, что и другие их признают больше, чем до сих пор…» Такие рецензии показывают, каким признанием пользовался Гуммель в свое время не только как выдающийся пианист, но и как композитор.

Действительно ли частные сочинения, среди которых много танцев для его отца, работавшего дирижером в танцевальном зале Аполлона в Вене, отнимали так много времени, что это повредило его службе при княжеском дворе, остается под вопросом. Нарастающие трудности в отношениях не только с коллегами, но и с князем, причиной которых было небрежное исполнение своих обязанностей, привели наконец к тому, что князь Николай II из-за неуважительного поведения во время серьезного раз говора в рождественский вечер 1808 года немедленно уволил Гуммеля, чтобы, правда, вскоре снова восстановить, по-видимому, по просьбе Йозефа Гайдна. Из-за военных событий 1809 года княжеская семья вынуждена была переехать в Буду или Пешт, чтобы обезопасить себя от наступающих французов, и только после заключения перемирия в Шенбрунне 14 октября снова возвратилась в Эйзенштадт. Гуммель, который в это время был у отца в Вене, прибыл в Эйзенштадт только в 1810 году и получил поручение купить на аукционе по продаже наследства музыкальные сочинения умершего в 1809 году Гайдна. Это поручение привело якобы к окончательному разрыву с князем; поползли слухи, что Гуммель взял из архива Эстерхази некоторые рукописи и как будто принимал участие в перепечатке этих уникальных вещей; это обвинение признано сегодня несправедливым. К этому прибавились и обвинения первых лет его жизни в Эйзенштадте, которые еще не были сняты: якобы он слишком мало уделял внимания своим служебным обязанностям, часто путешествовал и по своему усмотрению распоряжался финансами князя. Критиковали и его образ жизни; одна певица по имени Жозефа Шуль жаловалась на преследования концертмейстера Гуммеля, а Йозеф Карл Розенбаум, секретарь княжеского дома, записал в своем дневнике еще 10 октября 1804 года: «Гуммель снова навязался, напился и заснул». Наконец 11 мая 1811 года поступило окончательное распоряжение князя об увольнении Гуммеля, причем между князем и Гуммелем дело чуть не дошло до судебного процесса.