Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Исследователь сразу же проводит различие между телом как предметом, анатомическим телом (Kцrper) и живым телом (Leib), пребывающим в мире. И здесь чрезвычайно значимым как для нормального, так и для патологического существования оказывается образ Другого. Другой, напоминает он, обращаясь к Сартру, делает человека человеком в своем несмыкаемом взгляде, будучи объектом Другого, человек становится субъектом собственного существования. Обращаясь одновременно к Хайдеггеру, Куленкампф отмечает, что Другой предстает не как отдельный и единственный другой, а как часть общего мира, мира множества других. Своим истолкованием феномена взгляда, по мнению исследователя, Сартр дает возможность исследовать параноидные психопатологические симптомы в их внутренней целостности с учетом бытия больного. «Наше исследование, – пишет он, – обнаружило до сих пор незамеченную базисную антропологическую структуру, исходя из которой эти разрозненные симптомы в действительности отражают способ развертывания трансформированного опыта, дефицитарный модус бытия-в-мире» [1161].

Куленкампф предлагает рассматривать вопрос нормальности и ненормальности не в рамках отдельных симптомов или синдромов, а исходя из миропроекта человека. Но здесь сразу же возникает вопрос о том, на основании каких критериев можно разделить нормальные и отклоняющиеся от нормы миропроекты. На что он отвечает: «Не сам проект, а только формальную качественную структуру миропроекта необходимо считать решающим критерием» [1162]. В этой связи проблематика психотического сознания находится, на его взгляд, в тесной связи с пониманием формальных фундаментальных антропологических структур.

Феномен взгляда, по мнению Куленкампфа, тесным образом связан с прямохождением, поскольку оба они выражают два модуса бытия человеческого тела. Поэтому трансформация взгляда сопровождается изменением устойчивости существования больного. Теперь другие управляют им как объектом, а он потерял устойчивость, – мир, таким образом, децентрирован, бытие-для-других (Fьr-Andere-sein) патологически трансформировано. И, поскольку больной в нем является лишь вторичным персонажем и не играет главной роли, поскольку он лишь подчиняется и никогда больше не выражает свою активность, этот мир становится миром преследования.

Другие предстают параноидному больному исключительно в модусе враждебности, они, по его мнению, смотрят на него как на преступника, провожают взглядом, повсюду наблюдают за ним и за его спиной обсуждают его. Препятствием для глаз других не являются даже стены, они могут заглянуть даже в его мысли, и поэтому всякая интимность исчезает. Больной поэтому старается найти защищенное место, где он будет скрыт от этих навязчивых посторонних взглядов, но все поиски напрасны: он находится под непрерывным наблюдением. Будучи под несмыкаемым оком, его существование больше не развертывается свободно, а становится скованным этим фактом слежки: больной лишь объект для других, слуга, мишень их взглядов. Поэтому основной чертой такого бытия исследователь называет скованность (Festbannung) существования больного.

Куленкампф следующим образом характеризует мир и переживание параноика: «Утрата устойчивости, побежденность, оцепенение в бытии-взгляда (Erblickt-sein) влекут за собой экзистенциальную утрату свободы: в темнице параноидно-деструктированного мира на место этой утраченной свободы приходит свобода другого. Другой, для которого я лишь предмет – это моя свобода. Он знает не только, что я осуществляю определенное поведение, но и кем я должен быть и кем буду. Я слуга другого, более того – я его часть» [1163]. Взгляд, как отмечает исследователь, не только всегда сопровождает больного, он лишает его собственной субъективности, превращает его в пешку, играя приобретенной свободой, и ускользнуть от этой свободы больной не может. Закономерно, что свои собственные действия в таком миропроекте преследования больной начинает воспринимать как сделанные другими. Собственное мышление и поведение приписывается другому, поскольку больной – лишь объект, подаривший свою субъективность другим. В этой развертывающейся и заранее проигранной борьбе победу, по мнению Куленкампфа, одерживают физиогномические силы, поскольку феномен взгляда трактуется им как физиогномический феномен.

Мы видим, что все швейцарские и германские экзистенциально-феноменологичесие психиатры продолжают идеи родоначальников этой традиции. Также заметно, что в их работах к описательному и аналитически-философскому пластам добавляется еще и критический. В своих сочинениях они осмысляют положения феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа, критикуют проблематичные и дискуссионные моменты их теоретической системы. Однако развитие экзистенциально-феноменологической традиции шло не только вглубь, но и вширь.

Развитие экзистенциально-феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа во Франции тесным образом связано с именем Анри Эя (1900–1977). Его фигура значима в двух отношениях: во-первых, его психопатологические теоретические исследования развивались в духе феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа и внесли масштабный вклад в разработку структурного и экзистенциального подхода к психическим расстройствам, а во-вторых, его деятельность способствовала развитию не только собственных исследований, но и широкому распространению и пропаганде этих направлений. После войны Эй сменяет Минковски на посту главного редактора журнала «Психиатрическая эволюция», а в 1948 г. начинает издавать «Психиатрические исследования», в которых собирается представить целостную психопатологию и развивает этот проект как часть предполагаемой «Естественной истории сумасшествия».

Развивая идеи психиатра Блейлера, Эй включает их в широкий философский контекст, привлекая интуитивизм Бергсона, а также идеи его товарищей по феноменологической психиатрии – Бинсвангера и Минковски. В работе «Современное состояние проблем ранней деменции и шизофренических состояний», обращаясь к феноменологическому движению и называя среди его представителей во Франции Минковски и в какой-то мере Лакана, он указывает на двойственность принципа феноменологии: с одной стороны, она, на его взгляд, является негативной, отрицая всякую рационалистскую интерпретацию, а с другой стороны, позитивной, поскольку допускает проникновение в психику больного. Феноменология в психопатологии, как отмечает Эй, основана на реконструкции переживаемого больным опыта, и именно этот «фундаментальный момент», по его мнению, блестяще показывает Ясперс [1164].