Ольга Власова - Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы

Ограничиваясь описательной стратегией, исследователь так и не намечает возможных причин, которые приводят к обостренному восприятию пограничных ситуаций, к тому, что один человек не замечает их, а другой реагирует страхом, к устойчивости или неустойчивости порядка.

Одной из центральных тем антропологических исследований Цутта была проблема тела и телесности человека. Она была основной в исследованиях пространственности и особенностей зрительных и слуховых галлюцинаций, подросткового возраста, опьянения и прочих. В каком-то смысле акцент на теле, свойственный не только ему, но и другим его коллегам, последователям феноменологических психиатров и экзистенциальных аналитиков, связан не только с относительной неисследованностью этого феномена в работах «родоначальников», но со смещением философских акцентов. Гуссерль и Хайдеггер, так полюбившиеся соответственно феноменологической психиатрии и экзистенциальному анализу, были практически исчерпаны для психиатрии, и на их место, дойдя до немецкоязычных психиатров, пришел Сартр с его акцентом на Другом. Поскольку Сартр самими родоначальниками экзистенциально-феноменологической психиатрии был освоен в недостаточной степени, здесь оставалось пространство для новых возможностей.

Цутт разделяет стратегию некоторых своих предшественников, идя от патологического к нормальному, и по отношению к пространству тела формулирует ее следующим образом: «Не имеет значения, поднимаю я руку или опускаю. Один лишь паралич приводит к осознанию ее веса (Schwere)» [1133]. Он останавливается на двух патологических фактах: во-первых, возможности отсутствия обычного для большинства ощущения нахождения в пределах тела, и во-вторых, переживании ощущения отстраненности от тела и возможности словно посмотреть на него со стороны.

Исследователь различает тело и телесность, связывая первое исключительно с анатомической структурой и носителем физиологических функций (это тело, окруженное оболочкой и не имеющее ничего за ее пределами, тело как предмет), вторую – с ориентирами существования человека. Таким образом, тело попадает в ведение соматической медицины, а для психиатрии, и точнее – ее антропологической составляющей, открывается новое пространство исследований – телесность. В качестве критерия разделения этих двух разновидностей тела Цутт предлагает отсутствие взгляда. «Для анатомически-физиологического тела не существует взгляда» [1134], – подчеркивает он и разъясняет: взгляд для анатомического тела есть действительность, физиологический факт, чья сущность «стимул – реакция», для телесности взгляд есть иллюзия, действительность непосредственного переживания.

Взгляд перемещается, он скользит с одного объекта на другой и фиксируется в пространстве. Та точка, на которой останавливается взгляд, и есть, по мнению мыслителя, пространство, исходя из которого раскрывается тело. И в самом феномене взгляда, и в его принадлежности к телесности, как он считает, заложена возможность отделения взгляда от его носителя – глаза. И именно с этой особенностью связана возможность появления патологических феноменов. Мы помним, что приблизительно такой механизм выделял в качестве системообразующего для галлюцинаций Штраус: отрыв звука от говорящего, взгляда от смотрящего. Поэтому Цутт здесь с опорой на новый философский субстрат (преимущественно на Сартра, а не на Гуссерля с Хайдеггером) приходит к сходным выводам. Фактически, предполагает он, в этом случае происходит нечто подобное тому, что человек переживает во сне: вследствие измененного состояния сознания анатомическое тело словно бы отделяется от самого человека, взгляд от глаза, и это свободное перемещение второго в патологических случаях уже в бодрствующем состоянии приводит к возникновению непривычных и непонятных для обычного сознания феноменов [1135].

В исследовании галлюцинаций Цутт предлагает изменить перспективу – вместо «он слышит голоса» говорить «к нему обращаются», изменив центр активности [1136]. И здесь, по его мнению, становится заметно сходство слуховых и зрительных галлюцинаций: их основными элементами являются голос и взгляд. За этими феноменами стоит определенная физиогномия: пространство голосов и взглядов – это насильственное бытие, вторжение другого в собственное существование, и возникающее при этом чувство чуждости (Fremdheitsgefühl). В отличие, например, от депрессии, как отмечает мыслитель, здесь имеет место вторжение другого (в депрессии же переживание чуждости отражает, скорее, утрату контакта с миром). Как следствие – больной утрачивает собственную свободу.

Исследование патологических трансформаций взгляда и голоса, как считает Цутт, показывает, во-первых, что человеческое бытие изначально включает других, и во-вторых, что человек является солипсистским существом, которое строит свой мир на основании собственного опыта, но всегда уже предполагающего включенность другого [1137]. Взгляд и голос при этом – модусы развертывания проживаемого тела.

Вообще, необходимо отметить, что во всех своих исследованиях, а они посвящены совершенно разнообразной тематике, на протяжении всей своей жизни Цутт развивает «понимающую антропологию» (verstehende Anthropologie) [1138], отмечая, что она работает в той области, где анатомия и физиология, т. е. органическая медицина, сказать ничего не могут, – области эндогенных психозов [1139]. Понимающая антропология здесь предстает неким объединяющим центром. П. Шёнкнехт отмечает: «При обращении к творчеству Цутта возникает впечатление, что понимание психиатрии, вопреки ориентированной на схватывание сущности (Wesenserfassung) понимающей антропологии, имеет своей целью скорее интеграцию различных методов, а не абсолютизацию единственного пути. Благодаря понимающей антропологии Цутт смог проследить контекст человеческой жизни даже в состоянии глубокого психического заболевания…» [1140].

Эта понимающая антропология была развита в работах последователей Цутта. Так, его студент Герхард Бош использовал экзистенциально-феноменологические исследования при изучении особенностей детей, страдающих аутизмом [1141]. Одной из характерных черт аутизма при этом он называет утрату возможности столкновения с другими и образования общего с ними мира.

Рядом с кругом фрайбургских последователей Бинсвангера стоит фигура Альфреда Шторха (1888–1962). Он дружил с Бинсвангером, посещал Венген (или Бинсвангер гостил в семье Шторха по пути из Венгена), и родоначальник экзистенциального анализа часто называл его «третьим венгенцем» [1142].

Шторх родился в еврейской семье в Гамбурге 4 апреля 1888 г. Он учился медицине в Мюнхене, Фрайбурге, Берлине, Бонне, Гейдельберге. В апреле 1912 г. под руководством Франца Ниссля защитил диссертацию и получил степень доктора медицины. В 1919–1927 гг. работал ассистентом Роберта Гауппа в университетской клинике нервных расстройств в Тюбингене. Уже тогда он обращался не только к клинически-психиатрической и неврологической, но и к медико-философской антропологии и развивал специфический подход в отношении к пациентам, отмечая наравне с нарушением контакта существование у шизофренических больных потенциальных возможностей для установления связи с миром [1143].