Владимир Лучосин - Человек должен жить

— Ай! А пинцет зачем? Берите пинцетом.

Я заметил в стерилизаторе пинцет, он торчал и словно просился в руки. Я взял его, подцепил им шприц и положил шприц на опрокинутую крышку стерилизатора, затем захватил поршень и тоже положил на крышку. Потом взял пинцетом иглу и опустил рядом со шприцем. Валя молча наблюдала за мной.

Все оставив, я пошел в ординаторскую и просмотрел назначения в историях болезней. Иванову с пневмонией — сто тысяч единиц пенициллина, Руденко, страдающему нефритом, нужно ввести глюкозу.

Я возвратился в сестринскую, взял пинцетом шприц. В какую-то долю мгновения он выскользнул из пинцета и упал на пол, расколовшись на две части. Я посмотрел на Валю, она не улыбалась.

— Берите другой. Я тоже раньше разбивала, — проговорила Валя.

Пока я выкладывал из стерилизатора второй шприц. Валя молчала, но когда я снова хотел подхватить шприц пинцетом, чтобы вставить в него поршень, она вскрикнула:

— Опять разобьете!

— А как же? — Я смотрел на нее. Она была моим учителем и судьей.

— Руками берите. Теперь можно.

Я взял руками две части шприца и сложил их. Хотел и иглу взять руками, но Валя предупредила:

— Нельзя! Соблюдайте стерильность.

Я взял иглу пинцетом и насадил ее на шприц.

Что же дальше? Я спросил, где пенициллин. Валя из стеклянного шкафчика достала флакон пенициллина. Мне хотелось оказать, что пенициллин в такой жаре не хранят, но, учтя обстановку, я воздержался от нравоучений. Я снял колпачок, прикрывавший резиновую пробку, и хотел уже прокалывать иглой пробку, но услышал голос Вали:

— Пробочку протрите спиртом.

Я протер пробку спиртом, проколол ее иглой. И услышал, что Валя смеется.

— Совсем не так. Преждевременно полезли в бутылку. Там же порошок!

Я смотрел на нее. Она достала из кармана халата ампулу с какой-то прозрачной жидкостью и сказала!

— Пенициллин ведь растворить сначала нужно.

Вид у Вали уставший, рассеянный. Она смотрит на меня. Протягивает ампулу.

Я размахнулся и хотел разбить ампулу пинцетом, но Валя сказала, что ампулу надо сначала протереть спиртом, а потом разбивать. Я смочил ватку спиртом из пузырька и начал протирать ампулу. Подойдя к тазу, уже замахнулся, чтобы разбить, и снова услышал:.

— Подождите, Игорь Александрович.

Я смотрел, не понимая: что еще? Но уже не сердился.

— Прежде чем растворять пенициллин, нужно знать, чем растворяете. Прочтите, пожалуйста, что написано на ампуле.

Я прочел: «0,5 % раствор новокаина».

— Вот теперь можете разбивать.

Разбил ампулу, набрал в шприц новокаина и начал снова прокалывать резиновую пробку флакона. Поршень норовил выскочить из шприца. Я боялся вывести из строя второй шприц и взглянул на Валю.

— Пальчиком, вот этим пальчиком придерживайте поршень.

— Неудобно, — сказал я.

— Привыкнете, и будет удобно.

Наконец я проткнул пробку и впустил во флакон новокаин. Желтый порошок пенициллина заметно таял.

Я оставил в шприце сто тысяч единиц и направился к двери, к Иванову. Валя меня остановила.

— Надо сменить иглу, эта уже не совсем стерильная.

— Боже! — вырвалось у меня.

— А я думала, вы неверующий, — сказала Валя.

— Ну, конечно! Вы правильно думали. Все комсомольцы неверующие.

Сменил иглу. Это была довольно толстая игла.

— Что будете вводить? — строго, пожалуй, чуть насмешливо спросила Валя.

Я почувствовал, что делаю что-то не так.

— Что будете вводить?

— Пенициллин Иванову, — осторожно и неуверенно ответил я Вале, словно это была не Валя, а Чуднов.

— Зачем же такая толстущая игла? Пенициллин не глюкоза, он пойдет и в тонкую, и больному не так больно. Вам пенициллин такой иглой делали?

— Нет. Вообще не делали.

— А зря!

Я не знал таких тонкостей, но виду не показал, пусть она думает, что я ошибся просто так, случайно. Насадил на шприц тонкую иглу и направился к двери, не уверенный, что Валя не остановит меня еще раз. Пот градом катился по моему лицу. Рубаха прилипла к — спине.

Шел к двери и ждал возгласа. Валя молчала. Я благополучно достиг двери, толкнул ее ногой.

Валя следовала за мной по пятам.

Иванов спал. Я отвернул одеяло, спустил с ягодицы кальсоны и хотел протирать кожу, но Валя сказала, что сонному человеку делать инъекцию не рекомендуется: он может испугаться, дернуться, игла может сломаться. Она разбудила его.

Я начал протирать кожу на ягодице, вспоминая, в какое место надо вкалывать иглу. «В наружный верхний квадрант», — звучал в моих ушах голос преподавателя. Протирал кожу и думал, что все это было лишь подготовкой к инъекции, а сама инъекция должна совершиться вот сейчас. Сердце мое замерло. Я приставил иглу к коже больного и стал давить. Игла не шла в ткани, и я начал давить сильнее. Больной застонал.

— Чем это вы? Гвоздем?

Меня ударило в пот.

Неужели не смогу? И стал давить еще сильнее. Игла проколола кожу и словно наткнулась на что-то. Я умоляюще смотрел на Валю. Она шепнула:

— Быстрее!

Я ткнул быстрее, до основания иглы. Уже нужно было вводить пенициллин. Я взглянул на шприц и тут заметил, что пенициллина в шприце не было.

Вале хотелось рассмеяться, я видел это по ее озорным глазам, но при больных она не могла разрешить себе такую вольность. Я понял, что разлил пенициллин неосторожными движениями.

— Нужно снова набрать, — сказала Валя.

Мы возвратились в сестринскую комнату, и я под неусыпным наблюдением Вали набрал в шприц пенициллин и сменил иглу. Когда мы шли по коридору, Валя говорила:

— Нужно инъекцию делать молниеносно, чтобы больной не успел даже подумать. — И она показала рукой, как быстро это нужно делать.

Мы вошли в палату. Иванов смотрел на меня как на палача.

— Вы, пожалуйста, сами, Валентина Романовна. Боюсь докторского укола.

Валя сказала Иванову, что она не имеет права, что так распорядился Михаил Илларионович.

Больной нехотя повернулся на живот. Я протер спиртом кожу, долго прицеливался шприцем и, наконец, сделал укол. Игла беспрепятственно проколола кожу и мышцу, я надавил на поршень, пенициллин в шприце заметно убывал. Весь!

Я почувствовал облегчение. Наконец-то!

В сестринской комнате я плюхнулся на стул, расстегнул ворот рубашки, замахал перед собой папкой: мне недоставало холодного ветра.

Вошла Валя, веселая, сияющая.

— Ну как, Игорь Александрович?

— И не говорите. Легче до Москвы добежать!

Она засмеялась.

— Сколько буду жить, вас не забуду, — сказал я.

— Меня или первую инъекцию.

— Вас, потому что вы меня учили.

— Я только начала вас учить — вернее, поправлять… Теперь давайте глюкозу вводить.

— В вену? — спросил я с ужасом.

— Ну конечно!

— Нет, нет, ни за что! Я уже выдохся.

— Как же мы, сестры, делаем до восьмидесяти инъекций за смену?