Юрген Торвальд - Империя хирургов

Труссо задал несколько небрежных коротких вопросов. Одновременно с этим он продолжал осмотр. Тогда я почувствовал боль в правом плече. Сразу после этого я снова почувствовал «удар» в правое подреберье, затем возобновилась боль в спине, и в завершение меня пронзила острая боль – будто бы весь мой правый бок оказался в ведьмацком котле. Я невольно закричал, когда Труссо тремя пальцами левой руки надавил мне на подложечную ямку. Он посмотрел на меня: его глаза имели необычный желтоватый оттенок, отчего они казались болезненными. Он никак не отреагировал на мой крик, хотя и ожидал его, как ждут эха. Это только и было нужно, чтобы поставить диагноз. Он ощупал нижнюю область печени. Его худые, бледные руки действовали при этом с грубой, механической силой. Сразу после этого он выпрямился и своими острыми пальцами опустил манжеты.

В первую минуту я не проговорил ни слова.

«Как мне сказали, Вы врач, – заметил Труссо, все еще расправляя рукава рубашки. – Я за полную откровенность среди коллег. Я уверен, Вы согласитесь со мной!» Но не дожидаясь, пока я выражу свое мнение, он, обратив на меня взгляд своих серых глаз, сказал: «В Вашем случае все ясно. Желчнокаменную болезнь сложно диагностировать, но это ситуация особого рода. Ваш желчный пузырь сильно увеличен и довольно значительно выступает из-под печени. Это необыкновенно легко прощупать. Дело по меньшей мере в крупном, неправильной формы камне, который формировался долгое время и только сегодня дал о себе знать». Он сделал недолгую паузу и затем еще пристальнее посмотрел на меня. «Это большой камень, – продолжал он, чеканя каждое слово. – Он слишком велик, чтобы пройти через желчный проток, но велик достаточно, чтобы его закупорить».

Мне не требовалось дальнейших рассуждений. Я прекрасно понимал, что означал приговор Труссо. Как предписано природой, мой желчный пузырь будет стараться вытолкнуть камень. Но, в отличие от случаев с небольшими камнями, будет неспособен сделать это естественным способом. А значит, меня ждали новые и новые пытки, ни к чему не ведущие. Новые, еще более тяжелые приступы на протяжении недель, на протяжении лет. Это вызвало бы закупорку желчного протока. Морфий оставался бы единственным, но не вечным действенным средством. Воспаление желчного пузыря, нагноение, возникновение абсцесса, за которым неизбежно последует выход камня со всеми продуктами воспаления в брюшную полость, перитонит и, в завершение, смерть. Таковы были мои перспективы. Я чувствовал, что мой ужас не остался незамеченным Труссо. Но он сохранял холодность и надменность.

«Полагаю, – сказал он, – дальнейшие разъяснения излишни. Есть только один способ зафиксировать камень в безопасном положении, в котором он, должно быть, находился все это время. Я порекомендовал бы Вам сесть на диету и начать принимать красавку. Думаю также, Вам не повредило бы лечение в Карлсбаде, которое могло бы воспрепятствовать склонности Вашего организма к камнеобразованию. При приступах, разумеется, морфий. Я знаю случаи, когда такой камень, как Ваш, не причинял беспокойства очень долго». Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног, как рушится мой мир путешествий из страны в страну, с континента на континент. Утопия, безумие вести такую жизнь, каждый день которой отмечен заботой о покое и строгим соблюдением диеты. Жизнь, в которой я вынужден носить в себе врага, способного в любую секунду, в любой точке мира напасть на меня. Откуда-то издалека до меня доносился твердый, невозмутимый голос Труссо: «Только Вы можете постоять за собственную жизнь. Медицина здесь бессильна, потому как никто не может удалить такой камень и вряд ли когда-то сможет – за исключением самой природы, которая, к счастью, распорядилась так, что камень и киста не выталкиваются в брюшную полость, а удаляются через брюшную стенку. Такой сценарий возможен и в Вашем случае. Мой рецепт Вам передадут».

Труссо слегка согнулся, обозначив тем самым поклон, и сказал: «Доброй ночи, любезные господа». Он покинул комнату так стремительно, что Симс, крайне пораженный, едва успел догнать и проводить его.

Я лежал в полном оцепенении. «Но я не создан для отшельнической жизни», – пробормотал я в конце концов. Я попытался подняться. Но Симс склонился надо мной и удержал на кровати, хотя тут же вернувшаяся колющая боль в правом плече и без того отбила у меня желание вставать. Но степень иронии и отчаяния от этого только возросла: «Вы великий хирург, Симс, Вы прославленный хирург. Вы не теоретик и не путешественник, как я. Вы проявили изобретательность и выдающиеся способности. Как Вы поступите, если я попрошу Вас не ждать благосклонности природы, а перекроить ее?»

Симс с некоторой долей испуга посмотрел на меня.

«Кому как ни Вам знать, что это неосуществимо и что смерть наступит от воспаления брюшины самое позднее через восемь дней. Я не желаю больше говорить об этом».

«Отважитесь ли Вы, – продолжал я настаивать, – вскрыть желчный пузырь и извлечь оттуда камень, если я поручусь Вам, что существует способ избежать заражения?»

Во взгляде Симса мелькнуло сомнение. «Если Вас это успокоит, то да, – сказал он чуть мягче. – Но располагаете ли Вы таким средством?»

«Нет, – ответил я, – но им располагает Джозеф Листер, врач из Глазго. Вы, наверное, еще не слышали о нем. Но Вы должны с ним познакомиться. Съездите к нему. Попросите его показать Вам послеоперационные швы».

«Хорошо, – согласился Симс, и в тоне его чувствовалось не доверие, а лишь желание успокоить меня, – я сделаю то, о чем Вы просите, если Вы, в свою очередь, будете делать то, о чем попрошу я. Я дам Вам еще немного морфия, и Вы поспите, отдохнете и будете оставаться в этом доме, до тех пор пока не сможете без угрозы для Вашего здоровья предпринять поездку в Карлсбад».

Если бы тем летом в Карлсбаде я знал, что пройдет еще более полутора десятилетий, до того как проблема хирургии желчного пузыря найдет свое решение, кто знает, смогли ли бы мои отчаянная надежда и непоколебимая вера в лучшее поспорить с обреченностью на мучения длиной в пятнадцать лет.

И в 1879 году на моих глазах хирурги приблизились к решению этой проблемы. У истоков стоял Лоусон Тэйт, хирург из Бермингема, без сомнения, один из самых самобытных, своенравных и неординарных людей, которые когда-либо держали в руках скальпель.

Когда я познакомился с Тэйтом, прошло уже двенадцать лет с того дня, когда камни в моем желчном пузыре впервые заявили о своем существовании. За эти двенадцать лет я испытал сильнейшие боли, которые только может испытать человек. Не раз я находился на грани морфиновой наркомании и в конце концов, мучаясь от спазмов, привык к мысли, что смерть очень близка. Но те же годы подарили мне Сьюзан, величайшее счастье в моей жизни. Ее забота придавала мне сил и в буквальном смысле утишала мою боль. Я получил приток мужества и возобновил привычную жизнь путешественника. Я никогда не отправлялся в путь без ампулы морфия, но моя болезнь ни единого раза не напомнила о себе. Наперекор всему мой багаж впечатлений рос, целый год мое состояние оставалось формально безупречным, и тогда, после незабываемой поездки к южным морям Тихого океана в мою жизнь вошел Лоусон Тэйт.