Юрген Торвальд - Империя хирургов

Я отложил газету и в следующую минуту решил, что не буду дожидаться начала июня, а отправлюсь в Европу на первом же корабле, чтобы попытаться проследить за развитием событий в Берлине, поскольку происходящее там имело непосредственное отношение к хирургии.

Было ясно, что больше десятка лет назад Бильрот сделал первую, в условиях того времени едва ли имевшую шанс на успех попытку посредством операции спасти пациента с прогрессирующей формой рака, фактически приговоренного к смерти. Этому примеру последовали немногие, так как операция была чрезвычайно рискованной, а рецидив болезни в этой стадии мог возникнуть очень быстро. Поэтому все большую популярность приобретал метод частичного удаления гортани на ранних стадия рака. Стояли ли хирурги перед выбором: сохранить жизнь принца, прооперировав его – для чего им пришлось бы применить еще не разработанные методы хирургии гортани, – или отстраниться, покорившись судьбе, – в любом из случаев мне хотелось бы быть свидетелем этого решения.

Разумеется, я знал Бергмана. В определенной степени мне был знаком и Маккензи. Я предполагал, что мне будет несложно разузнать все, что будет необходимо. Письмо Джексона, Хорсли, мысли о возможностях хирургии спинного мозга тогда отошли на второй план.

Я отправил Клинча, дворецкого, который служил в нашем нью-йоркском доме, еще когда была жива Сьюзан, выяснить, когда отходит ближайшее судно.

Через час Клинч вернулся с билетом на пароход с ограниченным количеством пассажирских кают, который в кратчайший срок, прямым курсом доставит меня в Лондон. Он должен был покинуть Нью-Йорк следующей ночью.

Погода над Атлантикой стояла необычайно спокойная, поэтому путешествие заняло необычайно мало времени. В ночь с шестого на седьмое июня судно бросило якорь в устье Темзы, и мы оставались на борту до рассвета. На лоцманском катере я раздобыл пачку газет, самая свежая из которых вышла шесть дней назад. При свете имеющейся в каюте керосиновой лампы я просмотрел некоторые статьи и заголовки. «Морелл Маккензи возвращается в Лондон…», – гласил один из них. В статье ниже говорилось: «Двадцать восьмого мая доктор Морелл Маккензи выехал из Берлина в Лондон. После обстоятельного осмотра гортани Его Кайзерского Величества и после микроскопического обследования проб ткани доктор Морелл Маккензи, по словам берлинского профессора Вирхова, заключил, что в данном случае речь не идет о злокачественном новообразовании, поэтому хирургическое вмешательство излишне…»

По Темзе расходились волны, раскачивавшие пароход. Река успокоилась, когда утром мы продолжили свой путь вверх по течению. Я не мог уснуть и, когда мы причалили к незнакомой мне набережной, уже был готов сойти на берег. Капитан, исполин с красным, в оспинах лицом, уже карабкался вниз по трапу. Он сообщил мне об агенте пароходной компании, который утверждал, что вечером в Гамбург отплывает быстроходное судно. Так я мог скорее добраться до Германии, чем если бы пустился в плавание по Ла-Маншу, сделав крюк. Он согласился зарезервировать для меня место, если я пожелаю последовать его совету. «Только оставьте мне Ваш лондонский адрес, – попросил капитан, – об остальном агент позаботится сам».

Пока я раздумывал, во мне невольно ожило воспоминание о письме Джексона. Я посмотрел на часы. Если бы я вздумал заехать к нему, то наверняка еще не застал бы его в постели. Но и в противном случае я мог бы попросить экономку в течение дня получить документы для посадки на пароход до Гамбурга. Я сообщил капитану адрес Джексона, подождал, пока выгрузят мой багаж, и по угрюмым улицам побрел к Манчестер-Сквер.

Джексон сам открыл мне дверь. Его волосы и борода еще не были приведены в порядок, на нем был домашний халат, который он, вероятно, носил с десяток лет, со времен смерти своей жены.

«Не верю своим глазам!» – воскликнул он и посмотрел на меня с безмерным удивлением. «Да Вы ясновидец», – была его вторая реплика. Я не понял, что он имеет в виду, и какое-то время мы стояли, молча глядя друг на друга. «Входите, – в конце концов сказал он. – Я уже собирался отослать Вам телеграмму в Нью-Йорк».

«Входите, – повторил он, – и рассказывайте, что Вас сюда привело». Я попытался объяснить ему причину моего путешествия. «Ах, – невнятно произнес он, – я должен был догадаться… Но я думаю, Вам не стоит покидать Лондон сегодня. Лучше подождать пару дней вместо того, чтобы ввязываться в эту странную историю с немецким наследным принцем и еще более странным господином Маккензи. По этому поводу хочу сообщить Вам, что мой младший коллега Говерс диагностировал удивительную опухоль спинного мозга и намеревается направить пациента на операцию к Хорсли. Окончательное решение будет принято сегодня».

Он сделал паузу, приковав ко мне свой пронизывающий и испытующий, однако не лишенный иронии взгляд. Возможно, он почувствовал, что от удивления я не мог сказать и слова.

«Если Вы немного подождете, – продолжал Джексон, – я познакомлю Вас с доктором Говерсом, который во второй половине дня вместе с сэром Уильямом Дженнером будет присутствовать на консилиуме в доме его пациента». Из-под густых, кустистых бровей были видны его прищуренные глаза. «Наследный принц никуда от Вас не денется. Вероятнее всего, у него карцинома гортани. О карциноме нельзя умолчать, если они надеются на положительный исход, – потребуется операция. Но жестокую правду скрывают под благообразной маской. Позже и Вы это поймете… Так Вы поедете со мной к Говерсу?»

В его взгляде читалось, что он знает о ситуации в Берлине больше, чем я мог предполагать. Поэтому я согласился отправиться с ним.

Было почти девять утра, когда мы отъехали от дома на Манчестер Сквер.

«Вы еще не знакомы с Уильямом Говерсом, – сказал Джексон. – Перед тем как представить вас, мне следует рассказать Вам кое-что, чтобы избежать недоразумений. После окончания учебы он некоторое время был ассистентом и секретарем Уильяма Дженнера. Затем он открыл частную невропатологическую практику на Квин-Энн-стрит, после чего стал главным врачом отделения Национальной больницы». Джексон замолчал и искоса посмотрел на меня. «Долго занимаясь больными нервами, любой сойдет с ума, или станет циником, или сделается чудаком, – пробормотал он. – Ни при каких обстоятельствах не давайте себя запугать. Он агрессивен и едок как серная кислота. Кроме того, его мучает ишиаз. Это делает его еще язвительнее. В остальном же он едва ли более критичен к кому-либо из врачей, чем к самому себе».

В дом № 59 по Квин-Энн-стрит, на котором помещалась именная табличка Говерса, нас впустил его помощник. Мы ожидали в холле клиники. Джексон обратил мое внимание на электрический свет и домашний телефон, которым тогда мало кто располагал. «Он сам смастерил его, – прошептал Джексон. – Еще он собирает разные виды мхов, как прочие люди марки».