Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

И уж объяснили многократно, доказали чуть ли не математически, что не умел писать М. Горький, и уж успешно задвинули его в некрополь памятников советской эпохи, да только вот продолжает то и дело вспыхивать успех спектаклей по его пьесам и фильмов по его сочинениям.

А стиль, да, стиль вроде бы не блестящий…

«…чтобы не видно было слёз, закрыл глаза, но слёзы приподнимали веки…» (М Горький. В людях).

Горькому глянулись в СССР всякие новые общественные устройства, что ж тут удивительного? Даже Фёдору Сологубу, по свидетельству Корнея Чуковского, понравились пионеры и комсомол. Нам-то они не нравились совсем в иные времена. Сейчас распространяется восторг вокруг новых-старых затей, женского движения, «зелёных», клубов трезвости, скаутов. Посмотрим лет через тридцать! Впрочем, даже и столько не потребуется.

Сколько раз советская пропаганда, как пример неслыханного цинизма, цитировала надпись над воротами Бухенвальда: «Труд делает человека свободным». А ведь десятилетием раньше товарищи чекисты написали над входом в Беломоро-Балтийский лагерь: «Труд — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».

«Думу не распускают в виду того, что она ещё недостаточно навредила России» (Из письма русского общественного деятеля К. Н. Пасхалова).

Из предвыборных впечатлений.

Кандидатши от блока «Женщины России» в своих выступлениях так часто употребляют слово «мужчина», что вспоминаются страницы купринской «Ямы».

Всё-таки смешно и нелепо, что американцы приезжают к нам с поучениями, словно бы взрослые к недорослям.

Петроградский журнал «Вестник литературы» (1921, № 4/5) сообщал: «Вышла в Берлине 4-я кн. “Современных записок” с произведением А. Толстого “Хождения по лугам”». Ведь было естественно ожидать от персонажей жизнерадостного графа хождений по цветущим лугам, но никак не по мукам!

«Рассказывал о проф. Тимирязеве — весельчак: проделывал тончайшие работы, напевая из оперетки» (К. Чуковский. Дневник).

Почему бы не вспомнить профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Ах, пагубная литературная страсть к поискам прототипов, к чему только овладевает нами она? Но как удержаться, если там же, у Чуковского читаем о молодом Викторе Шкловском, что ходил он босиком и, сидя, ковырял рукою в пальцах ног. Как тут не вспомнить окаянного голого посетителя музея из «Ханского огня», шокирующего окружающих нарочитой демонстрацией нечистого своего тела. Булгаков, как известно, ненавидел Шкловского, и с предельной прозрачностью вывел его ещё в «Белой гвардии» в образе безнравственного авантюриста литератора М. Шполянского.

Если редкие почитатели моих скромных сочинений спрашивают меня: «Когда же ты допишешь давно начатую книгу “Русский алкоголь”», отвечаю: «Всё ещё занят практическим изучением темы».

19 ноября 1995 года. У телефона-автомата два парня, один звонит, другой стоит рядом, попивая алкогольную газировку из зелёной баночки. В телефон: «Мама, Сашка сейчас полежит, чтобы машину так не вести. А вы как? Он блевал всю ночь, и я блевал, и Наташка блевала. Он проблевался и лежит. Нет. А вы блевали? Водка? Может, и водка, не знаю, я всю ночь блевал, и Наташка проблевалась. Ты же знаешь, я никогда не блюю, а тут блевал. А вы блевали? И понос? И у Сашки тоже понос. Я тебе говорю, я блевал. Холодец? Ну тогда всё ясно. Куда? В тазик блевали. Я с ним приеду, он полежит, а то вдруг остановят. А папуся блевал? А! А бабушка хоть бы что? Не блевала, всё переварила. Вот, а я блевал, и Наташка тоже блевала. Нет, я с Сашкой приеду, а Наташка с Андреем. Привет папусе».

Во время разговора товарищ, судя по всему тот Сашка, который лежит, торопит говорящего: «Кончай!».

Оба высокие, светловолосые.

Ноябрь всё ещё тёплый — вчера было плюс восемь. Мгла, сырая тишина — лучшая погода на свете.

О поэте Р., его друг Иосиф Бродский, вспомнив ахматовское «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда», заметил, что, «в отличие от большинства своих современников, Р., к сору своих стихотворений, к сору своей жизни, относится с той замечательной смесью отвращения и благоговения, которая выдаёт в нём не столько даже реалиста или натуралиста, сколько именно метафизика…». Смешно, но однажды мне довелось вступить с Р. в стихотворное соревнование и выиграть, что доказывает: виршеплётство в девяноста девяти случаях из ста имеет куда больше шансов на успех у читателя, чем поэзия.

Дело было в той же Пицунде. Для приближающегося дня рождения Р. решил добыть форелей, которых разводили в озере Инкит, через шоссе от Дома творчества писателей. Там стоял на берегу домик — рыбная контора, куда мы и направились.

В пустынном помещении бросалась в глаза красочно оформленная доска для стенгазеты с нарисованной рыбкой и сетью под названием «За высокий улов!». Где-то стучала машинка. За нею, при приближении, оказалась девушка одной из кавказских национальностей, которая отвечала, что ничего не знает, надо к бригадиру и т. п. Удалось-таки выбить из неё необходимые сведения, и в знак благодарности и того, что «мы поэты», как выразился Р., было предложено сочинить стихи в честь нашей новой знакомой.

Я взялся за дело: узнав фамилию, национальность, имена родственников, с бездумной быстротою я настрочил длиннейшее бойкое послание, помню что-то вроде: «И друг любезных мне армян / Прошу: не будь на нас в обиде / Красавица Балдаранян», и т. п. Благодарная реакция превзошла ожидания, эта самая Балдаранян смотрела на меня, как на фокусника. Не то получилось с Р. За то же примерно время, что и я, угрюмо отвернувшись, и то и дело зачёркивая, он родил всего лишь двустишие, которое я запомнил сразу и, вероятно, на всю жизнь и которое ничего, кроме недоумения, не вызвало у нашей музы: «И девицы, и форели / Будут съедены в постели».

Когда мы выходили из конторы, Р. ловко сорвал со стены изукрашенную доску «За высокий улов» и утащил с собой.

«Мы вспоминаем не то, что было, а то, что однажды вспомнили» (Анна Ахматова).

1995

У Генриха Бёлля есть рассказ «Белые вороны».

В добропорядочном, как положено, немецком семействе всегда был некто, выламывающийся вон. Рассказчик застал из таких дядю Отто: кладезь бесчисленных сведений, бездельник, любую беседу заканчивающий фразой: «Да, кстати, не мог бы ты мне… на короткий срок!», чтобы пропить деньги в ближайшей пивной. И ещё дядю Отто любили все дети. Несчастный случай оборвал жизнь дяди Отто, когда он только что получил выигранные в лотерею крупные деньги.