Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

То неприязнь к себе вещам чужда.

109 И так как сущее неотделимо

От Первой сущности, она никак

Не может оказаться нелюбима.

112 Раз это верно, остается так:

Зло, как предмет любви, есть зло чужое… (75)

(Чистилище. Песнь семнадцатая. 91-112)

Здесь, в Чистилище, в отличие от Ада степень греховности человека соизмеряется именно с категорией добра, любовь к добру оказывается тем идеалом, к которому должны устремляться проходящие очищение души. Но любить можно не только добро, но и зло, желать зла другим из любви к самому себе. Грехи, рождённые этим эгоистическим чувством, искупаются в трёх нижних кругах Чистилища.

Итак, первый круг – это зависть:

«…И в вашем иле вид её трояк.

Иной надеется подняться вдвое,

Поправ соседа, – Этот должен пасть,

И лишь тогда он будет жить в покое…» (76)

(Чистилище. Песнь семнадцатая. 114-117)

Второй круг – гордость:

«…Иной боится славу, милость, власть

Утратить, если ближний вознесётся;

И неприязнь томит его, как страсть…» (77)

(Чистилище. Песнь семнадцатая. 118-120)

Третий круг – это гнев:

«Иной же от обиды так зажжётся,

Что голоден, пока не отомстит,

И мыслями к чужой невзгоде рвётся.

И этой вот любви троякий вид

Оплакан там вниз; но есть другая,

Чей путь к добру – иной, чем надлежит…» (78)

(Чистилище. Песнь семнадцатая. 121-126)

Вообще гневные находятся в Аду, но там – нераскаявшиеся грешники, а здесь они раскаялись. Далее следует четвёртый круг, где пребывают те, кто проявлял недостаточную любовь к истинному благу, – унылые. Эти души не способны ни на что хорошее. Данте очень низко ставит уныние, для него гораздо лучше быть гордецом или завистником. Формально конечно это не так, но Данте очень не любит унылых, мы к этому ещё вернемся.

«Все смутно жаждут блага, сознавая,

Что мир души лишь в нём осуществим,

И все к нему стремятся, уповая.

Но если вас влечёт к общенью с ним

Лишь вялая любовь, то покаянных

Казнит вот этот круг, где мы стоим…» (79)

(Чистилище. Песнь семнадцатая. 127-132)

А вот пятый, шестой и седьмой круги занимают приверженцы ложных благ и идеалов. В пятом круге проходят очищение корыстолюбцы и расточители, в шестом – чревоугодники, в седьмом – сладострастники. С этих грехов круги Ада начинались, а круги Чистилища завершаются, только здесь представлены раскаявшиеся грешники, а там – нет. То есть это некоторый повтор грехов верхнего Ада. Круги нижнего Ада не дублируются, из них не попадают в Чистилище. А вот из верхнего Ада вполне можно подняться и выше, в Чистилище, если грешники пожалели о содеянном и если это простительные грехи.

Но, надо сказать, участь грешников в Чистилище тоже довольно прискорбна. В чём-то она может быть даже хуже, чем в Аду. Конечно, после Чистилища можно и в Рай попасть. Но дело в том, что грешники Ада ещё вспоминают свою земную жизнь. Они живут этими воспоминаниями. Они не раскаялись. А обитатели Чистилища – раскаялись, и потому всё прежнее земное существование стало для них отвратительно, им нечего вспомнить. У них, конечно, есть смутная надежда. Но когда всё это закончится, они не знают…

И вот наконец пройдя все круги Ада и Чистилища, Данте достигает Земного Рая. Здесь происходит его встреча с Беатриче. Это важнейший момент поэмы. «Всю кровь мою // Пронизывает трепет несказанный: // Следы огня былого узнаю!» (Чистилище. Песнь тридцатая. 46-48. С. 295). В это время Вергилий исчезает, в пути по Земному Раю Данте будет сопровождать Беатриче. «Взгляни смелей! Да, да, я – Беатриче. // Как соизволил ты взойти сюда, // Где обитают счастье и величье?» (Там же. 73-75. С. 295). И здесь для Данте образ Беатриче колеблется между образом реальной женщины, которую он когда-то любил, и тем грандиозным символом любви и веры, коим она становится в финале «Божественной комедии»:

121 Была пора, он находил подмогу

В моём лице; я взором молодым

Вела его на верную дорогу.

124 Но чуть я, между первым и вторым

Из возрастов, от жизни отлетела, -

Меня покинув, он ушёл к другим.

127 Когда я к духу вознеслась от тела

И силой возросла и красотой,

Его душа к любимой охладела.

130 Он устремил шаги дурной стезей,

К обманным благам, ложным изначала,

Чьи обещанья – лишь посул пустой.

133 Напрасно я во снах к нему взывала

И наяву, чтоб с ложного следа

Вернуть его: он не скорбел нимало.

136 Так глубока была его беда,

Что дать ему спасенье можно было

Лишь зрелищем погибших навсегда. (80)

(Чистилище. Песнь тридцатая. 121-138)

Беатриче порой упрекает Данте:

52 Раз ты лишился высшей из отрад

С моею смертью, что же в смертной доле

Ещё могло к себе привлечь твой взгляд?

55 Ты должен был при первом же уколе

Того, что бренно, устремить полёт

Вослед за мной, не бренной, как дотоле.

58 Не надо было брать на крылья гнёт,

Чтоб снова пострадать, – будь то девичка

Иль прочий вздор, который миг живёт. (81)

(Чистилище. Песнь тридцать первая. 52-60)

Эти слова можно понимать и буквально: когда Беатриче ушла из жизни, «его душа к любимой охладела». Беатриче корит Данте за то, что тот увлекался другими женщинами (это нашло отражение в его стихах), что он забыл её. А можно прочитать эти слова и иначе: он отошёл от веры в то высшее начало, которое олицетворяет собой Беатриче.

Вспоминается известное стихотворение Александра Блока, который очень любил Данте и во многом ему следовал.

О доблестях, о подвигах, о славе

Я забывал на горестной земле,

Когда твоё лицо в простой оправе

Перед мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.

Я бросил в ночь заветное кольцо.

Ты отдала свою судьбу другому,

И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем…

Вино и страсть терзали жизнь мою…

И вспомнил я тебя пред аналоем,

И звал тебя, как молодость свою…

Я звал тебя, но ты не оглянулась,

Я слёзы лил, но ты не снизошла.

Ты в синий плащ печально завернулась,

В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют твоей гордыне

Ты, милая, ты, нежная, нашла…

Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,

В котором ты в сырую ночь ушла…

Уж не мечтать о нежности, о славе,

Всё миновалось, молодость прошла!

Твоё лицо в его простой оправе

Своей рукой убрал я со стола.

(30 декабря 1908 г.)