Абель Старцев - Жизнь и рассказы О. Генри

5

Несклонность О. Генри к социальным иллюзиям можно продемонстрировать на многих примерах, которые также покажут, насколько неверно распространенное мнение, что О. Генри был якобы полностью чужд идейно-политическим интересам своего времени.

Показательно отношение О. Генри к родным южным штатам. Бесспорный южанин по складу и по характеру, с нежностью вспоминающий родную природу Джорджии и Техаса, он отказывается идеализировать политическое прошлое Юга. В одном из его рассказов находим краткое и весьма непочтительное резюме исхода Гражданской войны для южан:

«...Стонуола Джексона подстрелили. Ли сдался в плен... хлопок упал до девяти центов за кипу, были изобретены новый сорт виски — Олд Кроу и новый вид железнодорожных вагонов Джим Кроу (сегрегационный вагон для негров. — А. С.), 79-й полк Массачусетских волонтеров вернул 97-му полку Алабамских зуавов захваченное в битве при Лэнди-Лейн боевое знамя (купив его в лавке случайных вещей Скшешинского), и штат Джорджия направил в дар президенту шестидесятифунтовый арбуз («Угадай-ка!»).

Каждая шутка здесь «кощунственна» по отношению к элегической и реваншистской традиции Юга.

Особо напомним, что в своем «Муниципальном отчете» писатель остро дает почувствовать невыносимо душную социальную атмосферу южного городка, застойность и загнивание социального быта на Юге (тема, позднее привлекшая пристальное внимание американских писателей и разрабатываемая в новейшей литературе США вплоть до романов Фолкнера).

Надо заметить, что и в пародийно-юмористической повести «Короли и капуста» (в значительной мере построенной на личных впечатлениях О. Генри, относящихся к его пребыванию в Гондурасе в 1896 году) забавные похождения героев не заслоняют того неоспоримого факта, что «банановая республика» — полностью в руках американских торговых компаний. О. Генри показывает, что коренное население — латиноамериканцы — при всех обстоятельствах остается внакладе. Наехавшие из США хищные коммерсанты и политические авантюристы играют с ними, как кошка с пойманной мышью.

Никаких особых иллюзий не имеет О. Генри и относительно социальной структуры «четырех миллионов» в Нью-Йорке. Показательны в этом смысле два этюда середины девятисотых годов — «Социальный треугольник» и «Костюм и шляпа в свете социологии», — в которых О. Генри с нечастой для него прямотой касается социального вопроса в Багдаде, что на Гудзоне.

В «Социальном треугольнике» Айки Сниглфриц, подмастерье в потогонной мастерской в нью-йоркском Ист-Сайде, «бледный, сутулый, невзрачный и жалкий, обреченный на вечную духовную и телесную нищету», почитает за великую честь, что может пожать в салуне руку Билли Мак-Махану, «политическому диктатору» их района — продувному боссу демократической партии, торгующему избирательными голосами таких бедняков, как Айки.

Во втором эпизоде Билли Мак-Махан, обогатившийся на политическом жульничестве и мечтающий теперь приобщиться к миру большого бизнеса, подобострастно жмет руку в дорогом ресторане Кортланду Ван Дюйкинку, нью-йоркскому миллионеру, который решил заняться благотворительной деятельностью в трущобном районе Ист-Сайда, где командует Билли.

В третьей и заключительной сцене Кортланд Ван Дюйкинк объезжает в своей жемчужно-серой машине нищий Ист-Сайд, где он задумал блеснуть филантропией. Не на шутку растроганный собственным великодушием, он выходит из автомобиля и прочувствованно жмет руку — на американский манер — обитателю грязной улицы, воплощающему в себе «всю ее запущенность, нищету и убожество». Этот удостоившийся рукопожатия миллионера бедняк оказывается тем самым Айки Сниглфрицем, с которого начинался рассказ.

С очевидной сатирической злостью и вместе с тем с безнадежностью О. Генри рисует схему американского общества, как он себе его представляет: могущественного миллионера, пристраивающегося к нему политического воротилу и их общую добычу — темного бедняка. Взгляд О. Генри на господствующую социальную несправедливость скорее всего фаталистичен. Изобразив «заколдованный круг», он не пытается искать выхода. Возможность борьбы человека труда за свои узурпированные права, за переустройство общества на более справедливых началах писатель вообще не рассматривает.

В сходном плане написан и более поздний этюд «Костюм и шляпа в свете социологии».

Отпрыск столичных мультимиллионеров Ван Плюшвельт завязывает приятельские отношения с рабочим парнишкой. Нью-йоркский социолог, случайный знакомый рассказчика, приглашает его пойти поглядеть на сенсационное зрелище: юный богач в рваном свитере и потертых штанах играет в бейсбольной команде Фишхэмтона — рабочей окраины Нью-Йорка. Пресса подает знаменательное событие как некое торжество демократии, новую социальную эру. Высказываются предположения, что человечество вступило «в золотой век демократии», что наступила пора «всеобщего братства людей». Но куда же девался неимущий друг миллионера, недавний обладатель потертых штанов и рваного свитера? Внимательно поглядев, рассказчик обнаруживает его чинно сидящим в темно-синем корректном костюме и в элегантной панаме Ван Плюшвельта. О. Генри рисует все тот же порочный круг. Произошла, говорит он, только смена костюмов — все вернется на прежнее место.

Острие разбираемого этюда в сатирической насмешке О. Генри над рептильной, услужающей имущему классу прессой. Он также охотно высмеивает либеральных профессоров, объявивших этот мало что значащий маскарад великим достижением прогресса.

Таким образом, позиция, занятая О. Генри в нью-йоркских рассказах, его «гарун-аль-рашидовщина» и сказка о золушке-продавщице и принце в обличье нью-йоркского богача не могут считаться плодом наивного воображения; скорее это позиция создателя новейшего мифа. Высмеивая одни иллюзии, он сеет другие. Он знает, что город принадлежит обладателям денег и что шансы у его героев приобщиться к благополучию имущих весьма незначительны, если вообще существуют.

Зато он открывает своим героям доступ в некий условный, почти сказочный мир, в котором они сильнее, мудрее, счастливее, чем в мире действительном.

6

Едва ли можно понять до конца писательскую личность О. Генри и некоторые важные стороны его взгляда на жизнь, не коснувшись его «тайны». «Тайной» были три года в тюрьме.

Значение тюремных лет как подспудного, но могущественного фактора всей дальнейшей жизни О. Генри стало известно лишь после его кончины.

Писательская личность О. Генри окончательно сформировалась именно в эти три года. При всех несомненных чертах литературной преемственности американский писатель, вышедший в июле 1901 года из тюремных ворот в Колумбусе, «не совпадает» с веселым техасским фельетонистом 1890-х годов.